Максим Арбугаев: Стоит ли рисковать жизнью ради документального кино

Максим Арбугаев – режиссер, оператор, лауреат VII Питчинга дебютантов, номинант на «Оскар», член Американской киноакадемии, в авторском цикле интервью Сусанны Альпериной для проекта «Русский док: история и современность» рассказал о своей профессии, о том, стоит ли рисковать жизнью ради документального кино, о чем будет его следующий фильм, и когда и с кем он поедет его снимать.

— Максим, фильм «Генезис 2.0» − это был ваш первый документальный полный метр. Как получилось, что с дебютом вы сразу попали на престижный американский фестиваль Sundance? Читателям напомню, что это было в 2018 году.

— Да, «Генезис 2.0» − это первый мой полнометражный проект. Я его сделал, еще учась во ВГИКе, был тогда на третьем курсе. В процессе учебы мы делали короткометражные фильмы. А это – первый большой проект, сделанный совместно со швейцарским режиссером КристианомФраем. Он на меня вышел сам − увидел мой короткометражный фильм «Охотники», который был на разных фестивалях. Кристиан связался со мной, и мы в ходе обсуждения решили, что сможем сделать фильм вдвоем, совместно, в сорежиссерстве.

— Кто был ваш мастер во ВГИКе?

— Сергей Валентинович Мирошниченко.

— Вы сами решили, или Мирошниченко подсказал снять короткий метр «Охотники» про то, как добывают останки мамонтов в Якутии?

— Нет, никто не подсказывал. Просто у меня лежал этот материал, который я отснял еще до учебы во ВГИКе. Его было много, а потом уже, в ходе занятий, было задание сделать фильм с закадровым голосом от автора. И я решил, что это как раз подходящая тема: фильм, где рассказываю про мир охотников, делюсь своими наблюдениями. Мне никто не подсказывал, идея сама пришла в голову – сделать кино, где все сходится: история, визуальный ряд и мой авторский закадровый голос.

— Насколько я помню, снимать такой материал было достаточно опасно – это же довольно криминальный промысел. Насколько часто те, кто снимают документальное кино, попадают в опасные ситуации, стоит ли рисковать ради него жизнью?

— Мы видим много документальных фильмов, где чувствуется опасность, где авторы попадают в разные миры. Что касается «криминальной стороны» в «Генезисе 2.0», это больше выдуманная история. Конечно, есть такие моменты, но я просто хорошо знаю этот мир, как там люди работают, у меня были хорошие связи с самими охотниками. Я знал куда еду.

Если говорить в целом про режиссуру, про документальное кино, то очень важна сама подготовка, понимание мира, в котором ты планируешь существовать, его героев. Да, мы никогда не знаем, где «подстелить соломку», но нужно быть начеку. Документалист должен просчитывать развитие ситуации на два-три шага вперед. Риски, связанные с безопасностью, есть везде – и в игровом кино, и в документальном. Но тут часто срабатывает человеческий фактор. Очень важно правильно подбирать команду и уметь выходить из разных ситуаций без конфликтов. Психология чистой воды.

— То есть документалист должен быть хорошим психологом?

— По крайней мере, должен иметь навыки и умения принимать правильные решения в экстремальных ситуациях. Для режиссера это важно. Интуиция, психология и другие качества, которые могут помочь в решении проблем.

— Когда смотрела «Генезис 2.0», у меня сложилось впечатление, что вы там были, таким, «золотодобытчиком», который предоставил уникальный материал, а Фрай просто знал дороги продвижения, какие темы сработают на мировую конъюнктуру, в том числе и фестивальную. Отсюда в картине и возникла мировая конференция, где собрались ученые. Правильно поняла про фильм или нет?

— Думаю, что нет, потому что мы изначально знали, чего хотим. Всё обсуждалось, мы писали синопсис, делали большую заявку на фильм, питчинговались на разных международных фестивалях, в том числе и в категории Work in progress. Мы знали историю, которую хотим рассказать, и понимали, как ее сделать. Я считаю, что соединение мира охотников на мамонтов и мира ученых – это очень хороший ход, потому что фильм становится более глобальным. На самом деле тема, которую затрагивает часть Фрая, – достаточно пугающая. Синтетическая биология – это следующая революция, которая изменит нашу жизнь примерно так же, как появление Интернета. Это очень увлекательный мир, к которому человечество скоро начнет приближаться, он будет входить в нашу жизнь все больше и больше.

В нашем фильме, в результате соединения двух тем, получился портрет архаичного мира охотников за бивнями мамонтов и – на контрасте – мир прогрессивных ученых. Для нас это была большая драматургическая находка – показать два мира как единое целое. Оно разное, но как единый организм, перетекает из одного в другое. Соединить было не так просто, но, как мне кажется, нам удалось вывести фильм на глобальный уровень, который вызывает глубокие размышления после просмотра. Это сверхзадача для многих режиссеров – когда зритель после просмотра выходит и еще какое-то время живет фильмом, размышляет и задает вопросы: «А что дальше?», «Как?» «Почему?»

— Помните, что вы почувствовали, когда узнали, что ваш первый полный метр приглашен на один из лучших фестивалей в мире, где вы получили еще награду за операторскую работу?

— Мы делали фильм около трех лет, всю силу и энергию отдавали тому, чтобы он случился и вышел в свет. Для меня было творческим удовлетворением то, что фильм показывается в разных странах мира, и то, что люди знакомятся с новой темой и с историей. Мне было приятно. Тем более, что я тогда еще только учился, и для меня этот мир постепенно открывался на таком большом уровне. Я старался больше наблюдать, смотреть, как все происходит. На фестивалях набирался опыта, обзаводился контактами. Кристиан Фрай более опытный, у него было много разных фестивалей, он был в свое время номинирован на «Оскар» за фильм «Военный фотограф». Он, можно сказать, был для меня как еще один мастер. Я и сейчас в своей работе использую то чему он меня научил. Более того, стараюсь держать этот уровень, который мне передал Кристиан Фрай.

— Сестра Евгения Арбугаева помогала вам в работе над «Генезисом 2.0»? Фильм «Выход» вы сделали уже с ней. На каком этапе поняли, что будете работать вместе?

— С Женей я работаю давно, с 2012-го года. Почти каждый год я ей помогаю. Изначально ассистировал ей, когда она только начала заниматься фотографией. На проектах помогал: параллельно снимал видео, делал короткометражные фильмы. Мы как-то разделяли между собой, что у нее происходит углубление в фотографию, а я больше занимаюсь видео. Мы всегда дополняли друг друга. Мы работали на разных проектах для National Geographic… Я учился у Жени именно визуальному искусству. Потом со временем, когда уже окреп, мы поняли, что есть история, которую готовы сделать в тандеме. Так получился фильм «Выход».

— А кто придумал: она вам предложила или вы ей этот фильм снимать? Кто нашел тему, натуру?

— Мы были вместе на Чукотке, работали там три сезона, снимали историю про охотников на китов и моржей. Это – коренные жители Чукотки, которые традиционным способом продолжают охотничьи традиции. Снимали в деревне, которая была недалеко от лежбища моржей. Там мы и встретили нашего будущего героя Максима Чакилева. И потом уже, когда вернулись, поняли, что это тема для документального фильма. Это было совместное решение – и наше знакомство с историей, и идея поехать и снять ее как документальное кино. 

— Когда фильм попал в номинацию на «Оскар», у вас, скажу просторечно, крышу не снесло от того, что это главная премия мира, и вы туда добрались?

— Нет, крышу не снесло (смеется). Я отреагировал бурно, конечно это была большая радость и для меня, и для Евгении. Наверное, это как с «Генезисом 2.0»: вкладываешь труд в кино и со временем получаешь отдачу и выхлоп. Когда делаешь фильм и только выпускаешь его, это всегда страх: как зрители примут, как фестивали отреагируют, как прокат пойдет? Никогда однозначно не знаешь, какая будет у фильма судьба. Но мы с фильмом «Выход» со временем накапливали разные фестивали, на которые нас приглашали, у него были разные награды. И уже потом, когда попали в лонг-лист «Оскара», это было очень волнующе. При этом мы понимали, что от нас-то ничего не зависит, это только номинация, и просто решили отпустить этот момент и ждать, когда объявят итоговый список. Когда объявили шорт-лист, мы начали уже готовиться – поехали в Лос-Анджелес. То есть философски к этому подошли: решили, что нужно просто отпустить и наслаждаться и не загонять себя, мол, получится, не получится, получим приз или нет? Это же не спорт! Всё, что нужно было сделать, мы сделали.

— Сейчас многие говорят о феномене якутского кино, но применительно к художественным фильмам – не документальным. Что вы думаете в целом о состоянии документального кино в мире, в России и в Якутии?

— Я бы вообще не делил кино на художественное и документальное. Может быть, имеет смысл, говорить об игровом – неигровом кино.

Если говорить о неигровом кино в целом, то, конечно, его популярность сейчас растет, оно появляется на разных платформах – интересные темы, больше выделяется финансирования. Документальное кино очень сложное, как индустрия в целом: это большая проверка для человека. И не все с этим справляются, потому что часто бывает, что документальное кино делается больше на энтузиазме. Порой без бюджета отправляешься со своей командой, может быть, даже и один, в долгие путешествия. Фильм «Выход» мы сделали на свои деньги, уходя в минус, искали финансирование, никакой зарплаты не получали. Это свойственно, наверное, не всем. В наше время не так много людей, кто мог бы такому полностью себя посвятить.

— Что у вас в планах?

— Мы с сестрой разрабатываем новый проект. Он в самом-самом начале. Мы этим летом попробуем сделать первую пробную экспедицию на Север, в Арктику. Подробнее пока не могу рассказать. Дальше продолжаем – будет новый фильм. Какой именно – сложно предугадать. Думаю, что в процессе уже будем понимать, как эта история будет складываться и на чем держаться.

— Максим, вы выросли в режиссера из оператора. Вы и новый проект будете сами снимать. Где вы себя чувствуете комфортнее, в какой из этих двух профессий?

— Я совмещаю. Мне кажется, что в документальном кино мне это очень помогает. Я работаю и с другими операторами сейчас и нашел своего. Это Володя Егоров, мой друг, с которым мы все проекты вместе делаем. Это был сложный процесс, долго шли к этому, но сейчас работаем вдвоем. Сам я и режиссер, и оператор. И, наверное, не буду этот момент упускать. Даже в игровом кино, которое делал позапрошлым летом, «Кончится лето», я и режиссер, и оператор (сорежиссер фильма Владимир Мункуев – прим. авт.). Я также с удовольствием работаю как оператор на проектах, куда меня приглашают.

— Знаю еще такие ваши проекты, как «Мельников», Фенченко. Жизнь это кайф» и другие. Скажите, сейчас, когда время санкций, кажется, что все разделены. Тем не менее, всё равно все объединены, потому что российские фильмы входят в конкурсы международных кинофестивалей. И всё равно людей из нашей страны приглашают в Американскую и Европейскую киноакадемии. Когда вас в прошлом году приняли в ряды Американской киноакадемии, всех это как-то очень воодушевило. Как вы сами к этому относитесь, в чем ваша работа там заключается?

— В Американской академии от тебя мало что зависит. Для того чтобы туда попасть, тебя должны рекомендовать несколько людей, которые сами являются членами Американской киноакадемии. В случае со мной процесс шел сам по себе. Меня выдвинули анонимно, я даже не знаю, кто, могу только догадываться. Американская киноакадемия написала мне письмо с тем, что приглашают, я подтвердил и принял это приглашение. Работа по большей части заключается именно в отсмотре фильмов и голосовании. Насколько я знаю, порядка десяти тысяч человек по всему миру в этой Академии состоят. В департаменте документального кино, где я нахожусь, около тысячи. На этапе отбора в шорт-лист голосую в номинациях, через специальное приложение. А потом уже, когда есть номинанты, то голосую во всех категориях, их 13, если не ошибаюсь. Для просмотра работ выделяется определенное время.

— Можете назвать режиссеров документального кино, про которых могли бы сказать: «горжусь, что я их современник»?

— Когда еще учился и когда поступал, для меня идолом, большим человеком в документальном кино был Вернер Херцог. Я читал все его книги, мне нравится его стиль и философия, и как документалиста, и как человека. Я тянулся к нему и во время учебы и после. Внимательно слежу за его творчеством. Также еще со времен ВГИКа – Сергей Мирошниченко, Владимир Фенченко. Польское документальное кино мне нравится с визуальной точки зрения. Там достаточно много разных режиссеров, я, наверное, всех не перечислю.

Есть какие-то точечные фильмы, которые в моей памяти остались навсегда. Один из таких, которые я смотрел, в программе Sundance, и он был награжден на фестивале, это фильм ТалалаДерки «Об отцах и сыновьях». Картина тоже был номинирована на «Оскар». Очень сильная, для меня – одна из лучших. К сожалению, в последнее время я мало смотрю фильмы и посещаю фестивали. Мне этого не хватает.

Сейчас много документальных сериалов выходит на разных платформах, чувствуется некий ажиотаж.

— А вы смотрите эти сериалы?

— Честно? Если только нужно по делу посмотреть, просто чтобы понимать общую тенденцию. Вот начал сейчас смотреть сериал «Бэкхем» на Netflix, хотел посмотреть, как делается фильм-портрет. И мне нравится.