«Король говорит!… по-якутски»: творчество в природе народа Саха
фото: ИП Анна Аммомова
Продолжаем рабочую неделю рубрикой молодой кинокритики. Не так давно на фестивале «Горький fest» прогремела кинолента Сергея Потапова «Король Лир» (Республика Саха, 2024). И пока фильму пророчат новые фестивальные победы, специально для MovieStart киновед Сергей Кулешов разобрал его художественную партитуру.
«Король говорит!… по-якутски»
Якутия — территория пограничья. Между мистицизмом и практичностью, между тягой народа Саха к местному фольклору и умением обуздать прогресс. Между реноме одной из самых плодовитых советских республик и растущей из недр этой земли убежденности в своей инаковости. Как всякий народ, чтущий традиции предков, но не бегущий от настоящего, якуты живут внутри собственного Макондо, где шаманские камлания соседствуют с рейвами. И все якутское кино под стать.
«Король Лир» Сергея Потапова превращает в столь же межеумочную территорию пансионат, куда люди свозят своих пожилых или попросту бесхозных родственников. По сюжету туда приезжает молодой режиссер Дмитрий Мункуев, намеревающийся поставить в местных декорациях трагедию Шекспира. Актеров находит в местных жителях (свезенных из разных улусов), правда, с главным героем загвоздка: молчаливый и суровый Алексей, назначенный на роль Лира, всячески отбрехивается от этой затеи. Со скуки ли или от злости, он все-таки соглашается, и начинаются репетиции: престарелый якут фланирует по царствам «дочерей» — пищеблоку, спортзалу, фойе, — начиная опасно, до крови, срастаться со своим персонажем.
В 2017 году уже выходил похожий фильм, «Король Лир» от Дениса Клеблеева. В документальной ленте пожилой актер впадал в одержимость Шекспиром, мешая собственную судьбу с роковыми перипетиями его трагедии. Потапова интересует уже не частное безумие, а уязвимость границы между искусством и реальностью. Как нельзя кстати оказывается форма постдока: прогоняя мизансцены и реплики по коридорам пансионата, режиссер не торопится выхолащивать действо, избавлять его от вторжений постановочных и актёрских казусов. Два слоя фильма — репетиционный процесс и наблюдения Мункуева за бытом покинутых пенсионеров — сосуществуют на равных благодаря креативным художественным решениям. Легкости, с которой изображение из монохромного становится цветным или подернутым броским цветофильтром; встраиванием якутских народных песен в сюжет трагедии; разбросанным по ленте интервью с реальными обитателями пансионата; проблескам характеров людей, стоящих за той или иной шекспировской ролью.
Богатство текста «Уильяма нашего…» позволяет ему резонировать с любыми ландшафтами и фактурами. Взяв литературный памятник на вооружение, Потапов показывает, что свойственная якутскому сознанию раздвоенность реализуется не только через дихотомию «фольклор/прогресс». Искусство здесь может быть бытом и наоборот. По крайней мере, все последние десятилетия якутского кино тому подтверждение: снимая фильмы на голом энтузиазме, при недостатке оборудования и рабочих рук, совмещая съемки с буднями (как Дмитрий Давыдов, будучи учителем начальных классов начавший путь от главы любительского видеоклуба со школьниками до лауреата «Кинотавра»), здешние авторы таки покоряли мировые фестивали. «Творчество в самой природе народа Саха» — аккуратно констатирует Потапов, не забывая отметить и обратную сторону этой самобытности. Находя «букву Шекспира» в узоре своей жизни, тот самый Алексей чувствует нерасторжимость связи с Лиром. Губительную. Но и в фатуме есть красота.
