Владимир Тодоров занимает должность продюсера по документальному контенту онлайн-кинотеатра Okko, совмещая работу с должностями главного редактора «Ленты.ру» и директора по развитию медиа Rambler&Co. В «Ленте.ру» он провёл цикл расследований о «Группах смерти» во «ВКонтакте». Под его руководством реализованы спецпроекты «История русской поп-музыки», «Мировая история санкций» и др., которые номинировались на «ТЭФИ-Мультимедиа», «Премию Рунета» и другие престижные награды.
В интервью «Мувистарт» Владимир Тодоров рассказал о задачах развития документального контента в Okko, создании доков-событий, современных трендах в документалистике и о том, как начинающему кинематографисту попасть в Okko.
— Владимир, вы работаете в Okko больше года. Какие задачи перед вами изначально ставились?
— С генеральным продюсером Okko Гавриилом Гордеевым мы обсуждали три ключевые задачи.
Первая — создать у аудитории Okko доверие к документальным проектам. Зритель должен получать от них не меньше удовольствия, чем от художественных сериалов или фильмов, которые выходят в онлайн-кинотеатре. Дело в том, что российская индустрия документального кино, особенно в сегменте для массового зрителя, довольно рыхлая и не всегда качественная. Раньше в онлайн-кинотеатрах выходило много доков, но далеко не все были по-настоящему зрительскими. Из-за этого не сформировался механизм доверия: зрители относятся к докам с настороженностью. Даже если карточка проекта привлекает — интересное название, яркий постер, интригующее описание — человек может включить фильм, но дальше встает вопрос удержания его внимания: здесь все решают первые две минуты, 20 % просмотра. Нам нужно было преодолеть этот барьер. Сейчас мы как раз на этом этапе.
Вторая задача — сделать так, чтобы документальные проекты становились событиями. Если посмотреть на мировой опыт, например, Netflix, там была похожая динамика: сначала создание доверия, а затем — дока-события.
Третья задача — вклад в индустрию. В России много разных продакшенов, и все они работают по-разному. Нам нужно найти команды, которые разделяют наш подход: документальное кино — это зрительский жанр, который должен вызывать эмоции, давать новые знания и оставлять приятное послевкусие после просмотра. Наша цель — сформировать пул партнеров, с которыми будет комфортно работать и которые разделяют наши ценности.
— Вы создаете оригинальный контент или закупаете, в том числе зарубежные документальные проекты?
— В основном закупки касаются художественных фильмов и сериалов. Хотя у нас в библиотеке много отличных зарубежных доков, например, производства HBO. Правда, сейчас их становится меньше, потому что HBO переориентируется на стриминг (HBO Max). Раньше это был чисто кабельный канал, где выходило много документалок а теперь приоритеты изменились.
В последнее время мы фокусируемся на оригинальном контенте — это проекты, которые мы разрабатываем и производим совместно с российскими продакшенами.
Фото: кадр из сериала "На крючке: Когда звонит мошенник"
— В одном из интервью вы говорили, что ваша задача — «изобрести новый смысловой и визуальный язык». Что должно быть в доке, чтобы он был зрелищным и конкурировал с игровым кино?
— На мой взгляд, есть два ключевых аспекта, над которыми нужно работать: смысловая драматургия и визуальный язык.
Смысловая драматургия выражается в том, что мы задаем себе вопросы:
1. Почему мы решили рассказать именно об этой теме?
2. Почему именно сейчас?
Иногда работаем в связке с игровыми проектами. Например, у нас выходит сериал, и мы делаем док на ту же тему, но в другом жанре.
Например, наши кейсы — «Мамонты» и «На крючке: Когда звонит мошенник», а также «Улица Шекспира» и «Быть цыганом» — построены на контрапункте. «Мамонты» — семейная комедия на серьезную тему телефонного мошенничества (бич XXI века в России), а «На крючке» — технотриллер. «Улица Шекспира» — эмоциональная драма, а «Быть цыганом» — своего рода стендап-комедия, да еще и с элементами тревела.
Такой подход не только создает контраст, но и объясняет зрителю, зачем мы поднимаем эту тему. В случае с теми же телефонными мошенниками мы говорим: «Смотри, у нас есть важная проблема. Мы покажем ее через художественный сериал в жанре комедии, а параллельно расскажем, как все работает в реальности, чтобы ты не попал на крючок».
С «Быть цыганом» история немного другая. Сериал рассказывает о сложных взаимоотношениях внутри закрытого сообщества. Бытует два стереотипа о цыганах: цыгане — романтичный, загадочный народ; цыгане — преступники и наркоторговцы. Но мы пришли к другому выводу: цыгане — последние хастлеры планеты. Один из наших героев в доке говорит: «Я красиво одеваюсь, живу в красивом доме, у меня все в золоте. Почему? Потому что я так хочу». Это и есть ключевая идея, которую мы хотели передать.
— Вы работали с закрытым сообществом. Было сложно?
— Съемки документального проекта «Быть цыганом» стали одним из самых ярких приключений в нашей жизни. Лёня Кулаков (главный герой), назвал этот опыт незабываемым. Мы изначально искали стендап-комика, и Лёня оказался идеальным кандидатом: прямой, народный, за словом в карман не лезет. В первый съемочный день цыгане устроили скандал и пытались нас выгнать. Любой другой сдулся бы, но Лёня начал отвечать в том же духе — и его уважили.
Было невероятно сложно, потому что с цыганами вообще нельзя ни о чем договориться. Если бы не команда продакшена — продюсер Михаил Бородин, режиссер Владислав Кузнецов, оператор Михаил Лошкарев с их смелостью и азартом, — у нас бы ничего не получилось.
Сейчас мы вспоминаем это как сумасшедшее приключение. Сложно? Да. Но результат того стоил.
— Вы создаете микровселенные, как в случае с «Мамонтами» и «На крючке». Это помогает расширить аудиторию и более объемно раскрыть проблему?
— Безусловно. Это история про органичное дополнение. Художественный сериал дает свободу в развитии персонажей и сюжета, а док раскрывает реальный мир.
Например, в «Быть цыганом» показана жизнь современных цыган так, как никто раньше не снимал. Там есть потрясающие моменты: например, когда выносят четырехэтажный торт, у которого три верхние этажа — из монтажной пены и пенопласта. Верх отваливается, его ставят обратно со стремянки и закрепляют пеной. Это снято на камеру — такое не придумаешь!
При этом в документальном кино тоже есть драматургия. В «Цыганах» первые три серии — веселые и абсурдные, а четвертая и пятая — грустные. Герои, которые раньше смешили, честно говорят: «Мою дочь бьют в школе за то, что она цыганка. Но это наш выбор, и мы никогда не предадим свой народ». Это гораздо глубже раскрывает их мир, чем любой художественный сериал.
Фото: кадр со съемок сериала "Быть цыганом", пресс-служба Okko
— Как вы работаете с визуальной составляющей?
— Возьмем пример проекта «Герои неизвестных войн». Мы понимали, что 9 мая — праздник Победы, но многие героические страницы нашей истории мы почему-то обходим вниманием. Например, героев других военных конфликтов, особенно периода Холодной войны. Мы хотели рассказать о них, но как?
Архивных материалов мало, а интервью с экспертами — не всегда зрелищно. Тогда мы вдохновились играми Call of Duty, особенно серией Black Ops, и сняли кадры от первого лица, погружая зрителя не просто в атмосферу, а буквально давая возможность почувствовать себя советским летчиком в Корее или командиром-инструктором в Эфиопии Так родился визуальный язык проекта — военно-шпионская драма в формате POV.
— Работаете ли вы с начинающими документалистами?
— Я всегда открыт для сотрудничества. Любой может написать мне, предложить идею, и я дам подробный фидбек.
У нас высокие стандарты, и не всегда видение совпадает, но если я вижу потенциал, то готов поддержать. Возможно, не с первого раза, но со второго или третьего мы сможем найти общий язык. Особенно это актуально для тех, кто раньше работал в рекламе, клипах или на YouTube, но хочет развиваться в документальном кино.
Также мы в будущем очень хотим запустить какой-нибудь конкурс для документалистов. Например, подобный проекту «5 пилотов для Okko», который был реализован для шоуранеров игровых сериалов.
— Скажите, насколько ваш бэкграунд в расследовательской журналистике помогает вам сейчас?
— Я считаю, что это абсолютно синергетический эффект. Журналистский опыт — это прежде всего навык проверки фактов, умение общаться с людьми и искусство сторителлинга. Драматургические законы в журналистике и документалистике примерно одинаковы. Задача в обоих случаях — рассказать интересную, увлекательную историю, которая вызовет эмоции.
Существуют драматургические принципы: та же трехактная структура или многоактная сценарная модель. И этот опыт действительно очень помогает, потому что ключевые навыки, которые я приобрел в журналистике, — это, например, способность быстро находить информацию с автоматической проверкой источников. Для меня это базовая вещь, но я общаюсь со многими людьми и понимаю, что для них это не так очевидно.
Бывает, я читаю какие-то сценарные планы и спрашиваю: «Ребята, откуда у вас эта информация?» Я уже сам проверил и знаю, что она взята из сомнительного источника. Мне присылают ссылку, а я отвечаю: «Вы же понимаете, что это сайт-помойка, который перепечатал материал с другого ресурса, а тот — с третьего, и на каждом этапе факты искажались? Вы умеете выходить на первоисточник?» Оказывается, нет.
Поэтому журналистский бэкграунд, особенно в сфере расследований, — это огромное подспорье, основа основ. Он учит отличать надежные источники от ненадежных, работать с большими массивами информации, структурировать её и в итоге подавать так, чтобы это было интересно сначала читателю, а потом и зрителю.
— На ваш взгляд, что популярнее — документальные сериалы или фильмы?
— Оба формата жизнеспособны. Всё зависит от подхода и мастерства создателей.
Если сериал состоит из трёх серий по 20–30 минут, то, чисто психологически, зрителю проще начать его смотреть: он доверяет описанию проекта, ему нравится название — он включает первую серию и видит, что она длится всего 20–30 минут. Если бы это был фильм на 120–160 минут, возможно, он даже не стал бы тратить время. А так он смотрит первую, вторую, третью серии — и вот уже потратил 90 минут, фактически посмотрев полнометражный фильм, но при этом мы прокатили его на драматургической волне.
Здесь встаёт вопрос мастерства сценариста и команды: как расставить клиффхэнгеры в конце каждой серии? Драматургия должна быть не просто классической трёхактной, а именно сериальной. Если нам не удаётся создать такую драматургию, то стоит задуматься о полнометражном формате.
Фото: кадр из сериала "Герои неизвестных войн", пресс-служба Okko
— А в чем отличие полного метра?
— Здесь возникает вопрос: как удержать зрителя на протяжении всего фильма? Как преодолеть его первоначальное сопротивление: «90 минут — это долго, не знаю, стоит ли».
Пока кажется, что сериальные истории работают лучше. Но у нас планируются и полнометражные проекты. Например, сейчас в препродакшене документальный фильм «Гагарин. После космоса», который выйдет к 12 апреля 2026 года. Он расскажет о неожиданной стороне жизни Гагарина.
Мы все знаем о его подготовке к полёту, трудном детстве… Но что происходит с человеком, когда он становится самым знаменитым в мире? Как строить отношения с сослуживцами, коллегами? Как жить с осознанием, что второго шанса полететь может и не быть, несмотря на все усилия? Ты хочешь одного, а государство, которое оберегает тебя как символ, другого. Ты хочешь быть ближе к команде, а тебя отправляют в мировое турне без права отказа. Как с этим жить?
В таком случае, как нам кажется, лучше сработает полный метр.
Мы уже видели на примере фильма о Михаиле Горшеневе, что люди готовы смотреть полнометражный док.
— Какие тренды в документальном кино вы видите сегодня в России?
Я очень надеюсь, что в нашей стране будет расти понимание зрительского документального контента.
Сейчас не так много источников финансирования для качественного дока. Одним из ключевых, конечно, остаются платформы, которые заинтересованы в развитии этого направления в стране. Однако если они поддерживают документалистику, то, естественно, хотят видеть проекты, соответствующие запросам зрителя.
Я участвовал во многих фестивалях, дискуссиях и обсуждениях и заметил не столько противостояние, сколько взаимное недопонимание между сторонами. С одной стороны, мы как представители платформ регулярно объясняем, какие проекты нам интересны и что востребовано. С другой — есть документалисты, в том числе заслуженные, работающие еще с советских времен, которые убеждены, что наши требования — это «попса», а снимать нужно иначе.
Тогда это не наш выбор, и не стоит приходить к нам с вашим видением, потому что оно не работает на зрителя. Мы неоднократно пробовали, брали ваши материалы в лицензию, но результаты по аудитории, мягко говоря, не впечатляли.
Мне кажется, что новые кадры — и мы в том числе, и ребята, которые с нами работают, — ворвутся в индустрию и оживят её. Люди начнут мыслить другими категориями, главная из которых: «Почему зритель должен это посмотреть?»
Нужно быть ближе к зрителю. Очень хочется, чтобы док стал ближе к аудитории. Это первый ключевой тренд.
Второй тренд — это визуальный язык, который диктуется генеративными нейросетями. На первый взгляд, это кажется невероятно привлекательным: «Вау, круто! Вот вышла Sora, и теперь все монтажёры и специалисты постпродакшна останутся без работы». Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что всё не так гладко.
Единственное реальное преимущество генеративных нейросетей в визуальной части — удешевление производства. Особенно когда речь идёт о переосмыслении архивных статичных кадров. Например, если есть западный архив, который в нынешних условиях невозможно выкупить, его можно творчески переработать с помощью генеративных технологий.
Возможно, мы увидим больше визуально самобытных проектов, где сочетаются человеческий талант и генеративные модели — а может, даже персональные ИИ-агенты. Например, некоторые авторы берут визуальные нейросети, обучают их создавать статичные изображения в определённом стиле (скажем, в эстетике аниме-киберпанка), а затем используют другую нейросеть для анимации.
Если это встроено в концепцию дока, результат может быть очень смелым. Допустим, мы хотим снять фильм о Ленине. Есть факты его биографии, которые невозможно показать традиционными методами. А что, если представить его как русского красного супергероя? Можно создать ИИ-агента, который будет генерировать кадры в стиле комиксов 1930-х. Так мы расскажем историю через необычный визуал. Смело? Да. Дизрапт? Возможно. Но если авторы начнут активнее экспериментировать, это может привести к появлению ярких проектов.
Главное — избегать стереотипного мышления. Проблема в том, что многим проще работать по накатанной, чем придумывать что-то новое, что может стать трендом.
Третий тренд, который мне хотелось бы воплотить, — это доки-события, способные не только привлекать аудиторию внутри платформы, но и становиться драйверами для новых зрителей. Это не просто будущий тренд, а наша ключевая цель.
Netflix прошёл похожий путь: начал с документалки «Как стать тираном», а затем выпустил «Афериста из “Тиндера”», который прогремел на весь мир. Наша задача — чтобы российские документальные фильмы гремели как минимум на всю страну, а в идеале — чтобы отборщики международных фестивалей кусали локти, что не взяли их в программу.
Кадр из сериала «Общак. Главная ОПГ России», пресс-служба Okko
— Мы уже немного поговорили о новом доке «Гагарин. После космоса». Какие ещё новинки нас ждут и почему вы выбрали именно эти темы?
— Сейчас в работе сериал «Общак. Главная ОПГ России». Он продолжает тему игрового сериала «Лихие», в основе которого биография Павла Тихомирова и Евгения Демина — отца и сына-киллеров из хабаровского ответвления «Общака».
Но сериал не раскрывает весь масштаб и ужас реальных событий. «Общак» был самой крупной преступной группировкой России и фактически подменил собой официальную власть. Если в 1990-х в Комсомольске-на-Амуре или Хабаровске у тебя что-то украли, ты шёл не в милицию, а в «Общак».
Дети 12–14 лет не имели выбора: они втягивались в ОПГ и жили по воровским понятиям. Комсомольск был мафиозной столицей России, куда приезжали представители других группировок, чтобы увидеть, как воровской мир может стать основой государственного устройства в отдельно взятом регионе.
Это чудовищная, но невероятно интересная история. И главное — она бьёт в русский культурный код. Воровская культура — одна из самых недоисследованных тем. Мы впитывали её из поколения в поколение, и бешеный успех сериала «Слово пацана» это подтверждает.
Это коллективная психотерапия. Многие прошли через травму, когда в школе ты был либо тем, кто прессует, либо тем, кого прессуют. Об этом нужно говорить, чтобы осознать и не повторять ошибок прошлого. «Общак» — как раз про сломанные судьбы людей, ставших жертвами обстоятельств.
Сериал выйдет в Okko уже этой осенью в связке с продолжением криминальной драмы режиссера Юрия Быкова «Лихие» о 90-х в России, а премьерный показ первой серии состоится в рамках конкурсной программы фестиваля Beat Film Festival, который пройдет с 5 по 15 июня в Москве.
Ещё один грядущий проект — «История русского секса». Проблема в том, что мы, русские, вообще не говорим о сексе. Согласно опросам, более 40 % россиян даже с партнёрами не обсуждают эту тему. А ведь это не только вопрос демографии, но и самоощущения человека.
Задача сериала — с юмором и без пошлости рассказать о русской сексуальной традиции. Мы начинаем с древних славян, затем рассматриваем влияние православия, Средневековье, Петровскую эпоху (которая принесла сексуальную революцию), Советский Союз.
В период становления советской власти были дико интересные моменты: эмансипация, общество «Долой стыд», «Чубаровское дело» (жестокое групповое изнасилование, ставшее поводом для ужесточения законов при Сталине).
Фото: кадр из сериала "История русского секса", пресс-служба Okko
Визуально проект необычен: для древних славян и Средневековья нет архивных материалов, поэтому мы использовали многослойную анимацию с юмористическими элементами и отсылками к массовой культуре.
Мы также создали необычных персонажей: их тела мультипликационные, но лица — реалистичные, благодаря технологии, которую мы внутри назвали нейро-motion capture ИИ. Актеры играли роли, а потом мы с помощью ИИ наложили на их лица текстуры и как бы поместили текстуру в тело.
Саундтрек к сериалу включает переосмысленные мировые хиты о любви, отношениях (в том числе нейрокаверы). Спикеры — историки и исследователи — вдохновились идеей проекта. Один из них, профессор, консультировал нас по исторической достоверности. Мы сняли его на зелёном фоне и встроили его изображение в анимацию, в те же мультипликационные задники.
Уверен, проект удивит зрителей — никто раньше не говорил на такие темы с таким лёгким, но познавательным подходом.
Ну и, конечно, документальный сериал «Черкизон. Ад и рай новой России». Как следует из названия, в нем мы расскажем об истории Черкизовского рынка. Но сделаем это через историю страны и судьбу владельца рынка — Тельмана Исмаилова. Поэтому мы и обратились к концепции рая и ада: пока Тельман и его окружение устраивали свой персональный рай в ресторане «Прага» с ежедневными концертами, выступлениями Дженнифер Лопес и гала-ужинами со звездами, сам Черкизон был настоящим адом на земле.
И тут мы, опять же, работаем и с русским культурным кодом (потому что Черкизон – это имя нарицательное и настоящий социальный феномен для нескольких поколений россиян), и с коллективной психотравмой наследия 1990-х.
— Каким вы видите документальное направление Okko через 3–5 лет?
— В ближайшее время мы планируем выпускать 6–8 сильных доков в год, в перспективе, возможно, дойдем до 12 проектов в год. Среди них будут: доки для онлайн-кинотеатра, которые увеличивают время просмотра и вовлеченность; доки-события, которые конкурируют с художественными проектами по резонансу.
У нас есть стабильные продакшены, которые нашли свою нишу и понимают запрос аудитории.
Если через три года мы увидим, что всё так и есть, я скажу: «Мы довольны результатом».
Беседовала Анастасия Сотникова
