Виктор Прокофьев: «Мы только ожидаем какие-то темы, а авторы уже через год их приносят»
По завершении фестиваля «Святая Анна» мы побеседовали с программным директором Виктором Прокофьевым. Четыре года назад он закончил сценарно-киноведческий факультет ВГИКа, уже имея серьезную репутацию куратора студенческих программ и двухлетний стаж отборщика короткого метра на фестивале «Киношок», а сегодня работает с Оберхаузеном и Чешским фестивалем.
— Виктор, «Святая Анна» проводится уже шестой раз, то есть есть с чем сравнить. Где-то за последние года двапроизошел такой скачок интереса к короткому метру, и это уже стал формат, который, как все поняли, надо делать, чтобы прозвучать. Можно ли определить эту самую отправную точку, когда действительно произошел резкий скачок? Или же это вообще все иллюзия, и отличных коротких метров все равно очень мало?
В.П.: Мне кажется, что отправной точкой развития короткого метра в России является, как и во всем мире, упрощение технологий съемок. Если раньше режиссеру нужна была кинопленка, студия, профессиональная тон-студия… То сейчас любой может снимать свой фильм и отправлять его на фестиваль.
Когда мы только приходили, я сейчас не помню, какой это был год, по-моему 2009 или 2008-й, фильмов в конкурсе, как сейчас помню, было сто восемьдесят, а сейчас мы рассматриваем около пятисот. Поэтому фильмов все прибывает, и с каждым годом их все больше и больше именно потому, их производство стало доступным. И не только среди киностуденчества, но и в сфере гуманитариев. И «Святая Анна» за последние пять лет набрала такие обороты, что если мы раньше работали исключительно с киношколами, то сейчас приходит очень много фильмов из регионов: из Челябинска, из Казани, из Новосибирска, из Екатеринбурга…
— А ведь многие жалуются, что в провинции ничего нет, никаких ни баз, ни школ…
В.П.: Я не соглашусь. Отчасти это связано с личным желанием автора. Я знаю, например, нескольких авторов, которые живут в Барнауле, в Нижнем Новгороде и во Владивостоке, которые своими силами и в сфере своих интересов занимаются кино, но не для того, чтобы его показать, пробиться и получить московские экраны, это их увлечение, их страсть. Мы со своей стороны, стороны фестиваля, помогаем, рекомендуем и показываем продюсерам, редакторам, студиям и кураторам других фестивалей… Но мы не должны заниматься полноценной дистрибуцией и тем более внедрением желания делать кино. Я знаю, что сейчас есть разные молодежные центры, например центр в Кемерово, там есть профессиональное сообщество молодых кинематографистов, назовем их так, кинолюбителей, которые стимулируют интерес у молодых людей других профессий снимать кино. Они проводят питчинги, организуют фестивали без привлечения профессионалов из столиц, встречи знакомств…
— А все-таки можно ли сказать, что в каком-то году произошел рывок?
В.П.: Наверное, я не смогу твердо ответить, в каком году это произошло. Но, как вы правильно отметили, интерес к короткому метру начал появляться около пяти-семи лет назад, и связано это прежде всего было с тем, что Кинотавр и европейские фестивали начали выигрывать Попогребский, Хлебников, Хомерики…
— А они-то как связаны?
В.П.: Это были новые кинематографисты, которые пришли из киношкол и не только из них. И это был новый взгляд на современные события, реальность вообще. И редакторы киностудий начали обращать большее внимание на студентов и на молодых профессионалов. Алексей Попогребский тоже, кстати, участвовал в «Святой Анне», и мы пять лет пытаемся достать его короткометражку, которую он здесь показывал, и ни у кого не сохранилась копия, даже у автора, представляете? Они даже взяли приз с Борисом, это был фильм «Хитрая лягушка», о которой много говорится, она числится во всех фильмографиях…
— Начал появляться новый киноязык, и люди, заинтересованные в нем, правильно?…
В.П.: Да, и студии, заинтересованные в свежих взглядах и новых героях, начали обращать внимание на программы короткого метра. Например, стартовой площадкой для Валерии Гай Германики, Николая Хомерики, Андрея Зайцева стал фестиваль кинообъединения «Кинотеатр.DOC» — уникальное место для начала 2000-х. Позже его сменил конкурс короткого метра на Кинотавре, где были замечены Михаил Сегал, Катя Телегина и Юрий Быков. После этого произошел такой взрыв интереса к короткого метра на российских фестивалях. Я знаю, что Московский фестиваль пару лет назад учредил сначала спецпрограмму, а год спустя возвел ее в ранг конкурса, который пришел на смену программе дебютов «Перспективы». Кинотавр очень строго стал подходить к выбору короткого метра: если раньше они принимали как документальные, так и анимационные работы, то сейчас рассматривают строго игровые фильмы. Я знаю о том, что многие события, выставки или какие-нибудь парковые мероприятия также начали заниматься коротким метром, ставить отдельный павильон или стенд, на котором нон-стоп демонстрируются видео-зарисовки, анимация, жанровые этюды.
— А вообще, действительно ли появился новый язык? То есть, если французы, если сравнить с их новой волной прошлого века, они все-таки хотели говорить на языке молодежи, а не на языке отцов. Это был такой творческий манифест. На ваш взгляд, есть ли у нас параллели с новой волной французов (а такая параллель напрашивается ввиду скачка короткого метра)?..
В.П.: Думаю, французская новая волна – не внезапное появление нового стиля, ей предшествовали и другие важные события в стране: например, борьба за сохранение проката документальных фильмов или освоение упрощенной техники. У нас, казалось бы, похожая ситуация. Самое распространенное мнение среди любителей – сними фильм на мобильный телефон. И мне кажется, что эта эра уже упущена, по сути, у нас в индустрии за это время не появилось ни одного значимой короткометражки, снятой на мобильник. В то время как, например, старейший фестиваль короткого метра в Оберхаузене поддерживал такое художественное направление еще пять лет назад. Сейчас для них видео, снятое на телефон, уже устаревший метод. А у нас студент думает: как я сниму сюжет о войне или другую значимую идею на камеру мобильного? Вроде бы, технически съемка короткометражки стала возможной, но идей для легких актуальных сюжетов у киностуденчества не появилось. Или они не реализовались в силу того, что большинство настроены на беспроигрышный результат, хотят с первых же работ зарекомендовать себя как серьезные авторы. Так что мы еще подходим к своей новой волне в области короткого метра, думаю. Пару лет назад появились фильмы, снятые на камеру лэптопа – Лиза Клейнот, например, учившаяся на ВКСР, снимала веселые и одновременно актуальные ролики в стилистике видеоблога, чем и прославилась на ютубе. Мы показывали ее работу «Революционер» на Киношоке, она даже получила за нее спецприз. Ее видео, снятое очень просто, воспринимается профессионалами как фильм, уникальная такая короткометражка. Я хочу сказать, что все давно готовы к новой волне, ее ждут, но воплощенных идей и экспериментов для исследований пока мало.
— Виктор, а раскройте интригу с документальными фильмами: на «Святой Анне» не был награжден ни один автор. Таким было решение члена жюри Алены Полуниной, режиссера документального кино. Вы разделяете ее позицию, согласны, что в этот раз молодежь не проявила себя в документалистике?
В.П.: Прежде всего нужно понимать творчество Алёны и очень ей доверять. И, когда я приглашал её в жюри, то прекрасно понимал, что она радикальный и строгий художник. Если ей что-то не понравится, она будет всячески дискутировать с другими членами жюри. Но если ей понравится, она будет биться за эту картину.
К тому же после получения ею приза самой современной программы на Римском фестивале – CinеmaXXI, — то есть кино 21 века, Алёна, мне кажется, тот документалист, который должен быть услышан. Она хорошо принимается, например, в Европе, куда рвутся все наши авторы. И авторитет Алёны, которая в профессии находится уже более 10 лет, все-таки должен быть учтен.
Когда она посмотрела первую партию фильмов, то не поставила вообще ни одного плюса ни одной картине, хотя их там было порядка тридцати – сорока. Во второй партии она уже начала что-то отмечать, но на первом же заседании жюри заявила о том, что открытий среди документальных фильмов для нее нет, и ни с одним автором она не хотела бы вступить в диалог.
Алена Полунина предложила такое решение: она не будет рекомендовать фильмы для присуждения им документальных премий. Обратная ситуация была у Татьяны Ильиной, которая очень радела за анимацию и говорила о том, что у нас из тридцати фильмов есть пять абсолютных фаворитов. И так же выступали другие члены жюри, например, Шандор Беркеши, Анатолий Белый, председатель Александр Миндадзе, — с тем, чтобы увеличить количество квот и призов для игровых фильмов и операторских номинаций. Поскольку мы поощряем победителей «Святой Анны» сертификатами на производство следующих картин, и их количество ограничено, было принято решение распределить их среди открытий. У Полуниной, кстати, было гораздо больше предпочтений в секции игровых картин.
— Логично, другое дело, напрашиваются выводы о школе документального кино и о подходах…В чем причины спада и насколько он неожиданный?
В.П.: Он есть, да, потому что, когда я собирал программу, например, четыре года назад, документальные фильмы были гораздо интереснее, чем сейчас. Я не знаю, что портит молодых авторов, может быть, телевидение, может быть, то, что они неверно понимают рекомендации и задания, которые дают им мастера. И поэтому мы получаем операторские этюды, или такие пейзажные картины без смысла, их в программе было около двадцати. Либо фильмы-портреты, сделанные исключительно на интервью. Либо большое количество фильмов, построенных на закадровом голосе. И так получается, что, например, Санкт-Петербург, который показывал всегда очень хороший результат, в этом году не показал ни одной документальной картины, которую хотелось бы рекомендовать.
— А может быть, какая–то школа просто не участвовала в этом году?..
В.П.: Нет. Победитель прошлого года, Костя Смирнов, который выиграл в прошлом году «Святую Анну» с фильмом «Бронский», показывал в этом году свой фильм «Голоса колоколов», который не оставил отклика ни у кого. Я к Косте очень хорошо отношусь, как к художнику. Я возил его картину на Киношок, и действительно считаю, что у него какой-то очень уникальный взгляд, он пытается вычленять каких-то интересных для себя людей и снимать о них фильмы. В этом году он представил, на мой взгляд, слабый фильм.
— Понятно. Может быть, действительно, документальное кино не определилось со своей особой ролью в нашем обществе, анализ современности снимают те, кто без средств, кто по заказу – пишут сплошной закадр…
В.П.: Тем не менее, сейчас, на «Святой Анне» было более ста документальных фильмов, сто двенадцать, из этих сто двенадцати фильмов есть двенадцать авторов, с которыми лично мне хотелось бы поговорить про их кино. И это очень немногие, в том числе из регионов, например, из Перми было три очень любопытных фильма.
В любом случае, мне кажется, что неприсуждение премий – это неплохой знак, и молодые авторы должны задуматься. И, более того, я даже могу сказать, что составляя программу прайм-тайма – это программа вечерних блоков, когда нам нужно собрать самое большое количество каких-то уникальных сюжетов, у меня было двенадцать фильмов, которым я дал хорошее время, и которые я рекомендовал для показа в Центре Документального Кино совершенно без стеснения.
И в прошлом году Виктор Косаковский, который был у нас в жюри, примерно также оценивал документальную программу, как плачевное для него событие, потому что он с трудом нашел несколько фильмов, которые можно отметить. А через несколько месяцев мы узнали, что один из победителей, фильм Вани Твердовского «Собачий кайф» попадает в конкурс короткого метра Кинотавра, как игровая картина. И это уже исключительный случай. То есть у нас он выигрывает в документальной секции, а на Кинотавре показывается как игровой фильм. В этом году, кстати, снова встречался похожий формат – несколько картин балансировали на грани игрового с документальным, однако по драматургии и исполнению все же воспринимаются как игровые. Я говорю, например, о фильмах «Саша покупает фунчозу» из Санкт-Петербургского Университета Культуры и Искусств и о «Моей игре» из Института современного искусства.
Может быть, авторы слишком стеснительны, чтобы раскрыть своих героев и с малым интересом подходят к ним. Может, режиссеры теряют ощущение какой-то пластики в кадре, которая для меня в документальном кино работает сильнее, чем в игровом. Я не знаю. Я просматриваю фильмы и наши редакторы, которые смотрели программу вместе со мной, за полтора месяца до начала фестиваля, ужасались обильному закадровому голосу, телевизионному формату и многочисленным интервью. Вероятно, дирекции фестиваля стоит пересмотреть регламент и ввести награду для телевизионных фильмов.
— Может быть, просто сейчас жюри и время требуют чего-то другого?
В.П.: Конечно. Я, например, с очень большим интересом смотрел фильмы на ВГИКовском фестивале мастерской Джаника Файзиева, который преподает режиссуру телевидения как раз. Он давал на первом курсе задание «Портрет человека на дне». Так вот, студенты почему-то в качестве темы «человека на дне» выбирали бомжей, людей, у которых есть проблемы с алкоголем, либо кардинально – успешных проституток… Для них, для молодых авторов, это и были, видимо, понятия «человека на дне». И копнуть глубже у кого-то не получилось. И только один фильм о немолодой женщине, играющий на баяне в подземном переходе, которая каждый день из Подмосковья ездит с баяном в центр Москвы, играет и зарабатывает этим деньги, — был единственным симпатичным и правдивым, фильмом о реальности.
— Самая легкая задача – пойти к бомжам и снимать, как они живут. Они колоритные и легкодоступные. Поэтому меня поразила эйфория вокруг «Миланы» Мадины Мустафиной, которую я увидела много позже, и, зная историю и отклики, ожидала Откровения и была обескуражена…
В.П.:Я считаю, что автор должен жить в материале, а не жить с персонажем. И когда он снимает, например, шестьдесят часов из жизни бомжа, дальше он должен забыть про этого бомжа и находиться в своем материале. И либо сделать из этого что-то, либо показать нам его так, чтобы зрителю было интересно, либо положить на полку, защититься в своей киношколе и никому больше этот фильм не показывать, если он не сделал для себя открытие…
— Автор волен делать все, что угодно. Другое дело, восторг и восприятие публики, пусть и фестивальной…но, окей, мы говорили о тех бомжах, что вынырнули на свет, когда Файзиев давал своим студентам задание…
В.П.: Да, он не дает им персонажей – он дает им задание. А студенты идут и, по их взгляду, ищут человека на дне. Видимо для них это бомжи, высокооплачиваемые проститутки… и далее везде… Врач скорой помощи там еще был. Довольно слабый фильм в результате получился. То есть, если бы европейские студенты снимали человека на дне, они снимали бы кого-то из своего окружения, того, кого они знают, кого они понимают. Я говорю о каком-то сознании, о том, что если для студентов ВГИКа или студентов ГИТРа «человек на дне» – это кто-то, кто лежит у вокзала, то европейский студент «человека на дне» будет искать среди своих знакомых, испытывающих кризис.
— Я думаю, что здесь уже просто любопытная тема. Может, уже не для этого интервью. Просто мне кажется, что здесь уже какой-то ментальный уровень, российский общественный феномен, допускающий вознесение люмпенов, а также поиск интеллигенции высших смыслов среди маргиналов… В Европе и революции не произошло, потому что католики не могли на люмпена надежду возложить, а христиане – могли, бомж – как божий человек…
В.П.: Да, вероятно…это интересный вопрос. И вот, заканчивая тему документальных фильмов, мне кажется, что я действительно не вижу каких-то очень смелых, очень интересных персонажей.
— Все уехали Майдан снимать.
В.П.: Я надеюсь. Я надеюсь, что если кто-нибудь из русских студентов, которые сейчас учатся, сделают какой-то реальный репортаж о Майдане, или даже если это будет не репортаж, а портрет какого-нибудь их революционера. Будет очень интересен взгляд современного молодого человека.
— Может быть, можно подвести итоги своих наблюдений по дебютам.? Какие-то открытия за последние годы? Или просто интересные выводы о том, как люди пробиваются в кино…
В.П.: Это ужасно тяжелый труд – пробиваться в кино. Я знаю практически обо всех победителях «Святой Анны», и победителях ВГИКовского фестиваля. Я знаю о том, что те, кто хотел снять свой полный метр, они всеми усилиями, приложив максимальное количество сил, его сняли.
— То есть имеются в виду только свои усилия? Не было такого, чтобы кого-то вынес случай?
В.П.: Абсолютно нет. Либо это зависит от человеческой харизмы, как случилось с Жорой Крыжовниковым, который абсолютный человек–оркестр, и он может очаровать любого продюсера, мне кажется. Его безумно интересно слушать, при этом он интеллектуален, начитан и знает о киносообществе больше, чем кто-либо из студентов…Он учился на высших режиссерских курсах и его студенческие короткометражки уже были такими дерзкими, открытыми и очень смешными.
— А откуда самые удачные дебюты? С высших курсов? Из ВГИКа? Из школы Мамулии? Из чьего гнезда?
В.П.: В прошлом году фокус показал, что наиболее успешными режиссерами стали студенты Санкт-Петербургского института кино и телевидения, и это нельзя отрицать, потому что они очень долго ждали своего прорыва, и это были совершенно неизведанные для нас люди, которые приезжают в Москву. Было очень интересно, — о чем они думают, какие темы их волнуют.
— Какова вообще зависимость результатов от конкретных мастерских?
В.П.: Мне очень понравились студенты мастерской Дмитрия Мамулии, они были очень сдержаны, молчаливы. Они снимали молодых людей, стараясь разбирать драматургические конфликты без слов. Фильмы фактически бездиалоговые и очень аскетичные.
То есть, если например на Высших режиссерских курсах все дипломы чрезмерно разговорные, там очень много диалогов и очень много персонажей, то вот в этих первых фильмах мастерской Мамулии (я не знаю, может, это было творческое задание) — фильмы без диалогов, с молчащими героями. При этом мы чувствуем их конфликт, чувствуем характер каждого, а также их настроения. Более того, заметно, насколько авторы современны, видно, что у них в руках есть современная камера.
Cinemotion.Lab, как мне кажется, сейчас расформировался как киношкола, они дают какой-то базис лекций, и каких-то режиссерских мастерских уже не ведут, как это было раньше. А киношкола Александра Митты никогда не предоставляла нам каких-то работ, то есть это было две-три картины за весь конкурс. Я уверен, что Академия коммуникаций Wordshop что-то покажет нам в следующем году, потому что Игорь Волошин там только что завершил курс, и ребята просто не успели к «Святой Анне» сделать подборку фильмов, все заканчивали свои дипломы, и защита была во время «Святой Анны». Я обязательно запрошу эту программу, чтобы посмотреть.
А в качестве еще каких-то новшеств, помимо Московской школы нового кино и Академии коммуникаций, наверное, я мог бы отметить тех самоучек, людей из регионов, которые самостоятельно делают свои фильмы и интересуются кинематографом, они очень любопытны.
— Хорошо, Виктор, какие-то пожелания сегодняшнего дня дебютантам…
В.П.: Мне кажется, что это ни в коем случае не должно исходить от программного директора. Я работаю с готовым контентом. Просто не хочу никого сбивать. Хочется, чтобы режиссеры сами нас удивляли какими-то темами.
— Тогда обозначьте нам: этот год страдал от отсутствия того-то…
В.П.: Хорошо, я скажу своими словами двухлетней давности, два года назад мне очень хотелось фильмов про хипстеров, фильмов про взаимодействие разных этнологических групп, хотелось фильмов о клубах, о том, чем занимаются студенты после своих лекций в киноинститутах. И, более того, я скажу о том, что я нигде это публично не озвучивал, но авторы через два года подобрались: в этом году я видел фильмы и про хипстеров, и про клубы, и про взаимодействие гастробайтеров и с успешными героями. Может быть, мы только ожидаем какие-то темы, которые видим, а авторы уже через год нам их приносят. И это, как правило, оправдывает ожидания. Весь прошлый год я думал о том, что часть программы будет в этом году состоять из фильмов, посвященных эмиграции, об отъезде из России. Опять же я нигде это не озвучивал, но в программе было пять фильмов на эту тему. И один из них- «Холодильник» — взял спецприз и с большим ажиотажем обсуждался на заседаниях жюри.
Беседовала Дарья Хренова
