Наталия Мещанинова: «Забудьте про мат и посмотрите кино, чтобы понять, о чем оно»

Одним из нашумевших фильмов на последнем «Кинотавре» стал полнометражный игровой дебют режиссера Наталии Мещаниновой «Комбинат «Надежда». О новой цензуре  и отечественных  фильмах, которых  ждут за пределами России, Наталия рассказала Молодежному центру. 

— Наталия, насколько мне известно, режиссером ты стала совершенно случайно. Расскажи, как это произошло?

Н.М.: Да, это так. В тот год, когда я решила поступить в Кубанский Государственный Университет Культуры и Искусств, не было набора на актерский факультет. А я очень хотела поступить именно на него. Но подумала, что режиссером быть интереснее, и пошла туда.

— А почему ты решила перебраться в Москву?

Н.М.: Выбора особенно не было. Оставаться в Краснодаре было без перспективно. Я там работала на телевидении. Это была попытка хоть как-нибудь приблизиться к съемке. Но меня это могло испортить. Я могла там застрять и стать режиссером региональных новостей. Уезжая из Краснодара, я увольнялась с должности главного режиссера, получавшую классную зарплату по местным меркам. И я перебралась в Москву. Европа мне тогда казалось чем-то далеким и нереальным. Москва казалась реалистичной, но тоже очень сложной.  

— С какими сложностями столкнула тебя столица?

Н.М.: В первую очередь мне было трудно оставить своих близких, родных и друзей. Второе – мысль, что я никому не буду нужна, таких как я — миллион. Третье – как я буду зарабатывать на то, чтобы жить в Москве. Это основное, а дальше по мелочи.

— И в результате, какая работа стала первой?

Н.М.: Ой, дай вспомнить. Кажется, это был телеканал «Звезда» с какой-то документальной программой про любовь.

— Неплохо для начала. А как тебя туда взяли?

 Н.М.: Живя в Краснодаре, я снимала документальные фильмы, которые ездили по фестивалям. И какие-то московские ребята узнали мою фамилию. И когда я приехала в Москву, я оказалась на съемках «Шапито-шоу», где мы познакомились с моим мужем – актером Степаном Девониным.

— И это не единственная роковая встреча, повернувшая твою жизнь в иное русло. Расскажи, как ты познакомилась с Валерией Гай Германикой.

Н.М.: Когда я училась в школе документального кино у Марины Разбежкиной, Лера приходила на наши показы и на выпуске моей дипломной работы  мы с ней разговорились. А потом она позвонила и пригласила меня на съемки сериала «Школа». За это я ей очень благодарна, потому что она дала мне классный и серьезный шанс получить крутой опыт, работая в игровом авторском сериале.

— И что именно там было классного?

Н.М.: Ты его смотрела или только слышала о нем? Если да, то обратила внимание, что он совершенно не стандартен. И этого мы добились, работая в обстановке абсолютной свободы, которая никем не регламентировалась, кроме нас самих. Мы получали все, что хотели. 

— Училась в документальной мастерской и ушла в игровое кино. Что этому способствовало?

Н.М.: Когда я поступила в школу Марины, мне страстно хотелось познать мир реальных людей. И для этого я целенаправленно поступила к ней, будучи уверенной, что это мое. Тогда у меня не было ни одной мысли об игровом кино. 

— Что тебе дал документальный бэкграунд?

Н.М.: Документальное кино дало мне мощную платформу, мощный стартап, чтобы я могла заявить о себе, как о режиссере игрового кино. Потому что пока я жила в Краснодаре я ничего не знала о людях, а те, кто меня окружал, не могли стать героями какого-либо кино. И, благодаря документалистике, я вырвалась из той среды и попала в среду, в которой существуют люди вне моего понимания. Я пыталась их понять, и документальное кино подготовило меня к тому, чтобы я с уверенностью и внятно могла сказать о людях отличных от меня и моего прежнего круга.

— Наташа, а что ты скажешь о принятом законе, касательно нецензурной лексики в кинематографе?

Н.М.: Люди, которые принимают такие законы, живут совершенно в другой реальности, чем мы. Я и даже не пытаюсь их постичь. А по сути все, что у нас запрещают, тут же становится очень популярным и безумно модным. Такова наша ментальность. И сама понимаешь, куда выстлана дорога благими намерениями. Отчасти интерес к «Комбинату «Надежда» вызван от чрезмерного употребления в нем мата. Хотя кино не про мат. Но я не удивлюсь, если данный закон, противодействуя мату, будет содействовать тому, чтобы интерес к кино с матом возрастал.

— А как теперь зритель сможет увидеть твой фильм? Есть копия без мата или запиканная?

Н.М.: Когда я посмотрела «запиканную» версию, поняла, что живым людям это показывать нельзя. Потому что получается еще хуже, чем оригинал. Так хотя бы зритель слышит, что говорят герои, а в «запиканной» копии можно додумать свое. А про копию без мата давай пока не будем говорить.

— Фильм «Комбинат «Надежда» был представлен на 36 ММКФ, как «яркое, интересное кино, нелегкое для восприятия». Хотя я там ничего сложного не нашла. Почему, по-твоему, правильно  представили фильм?

Н.М.: Это совершенно легкое для восприятия кино, без сложных ходов и загадок. И там ничего не надо расшифровывать. Конечно, там есть несколько уровней смыслов и любой человек на своем уровне может их считать. Но я понимаю, почему его так представили. Люди смотрят кино только внешне и,  когда они видят первую сцену, в которой матерятся и камера гуляет, то им кажется, что это полный ужас. А я и не хотела заигрывать со зрителем, я снимала так, чтобы мне нравилось. И я понимала, что если это трогает меня, значит, это тронет кого-то еще. И, конечно, я на такой ажиотаж не рассчитывала.

— В фильме показано, что люди живут для комбината. А, по-твоему, для чего рождаются и живут люди?

Н.М.: Ни для чего. Для меня это вопрос личностного выбора. К сожалению, не всякий человек рождается свободным. Многих детей задавливают родители. И поэтому свою дочь я рощу свободной. И я готова принимать во всех ее ипостасях. Я очень хочу ей быть не только хорошей мамой, но и отличным другом.

— А дальше ты планируешь снимать в таком же жанре?

Н.М.: Это смотря, что ты называешь жанром. Вообще, я хочу снять полный игровой метр, в котором не будет написанных сценаристом диалогов, актеры будут придумывать текст сами, на площадке, а будет показана любовь пожилых людей. 

— Ты молодой режиссер по стажу и по возрасту. Расскажи, как ты работала на площадке с группой. Ведь среди них были люди старше и опытнее тебя. У вас были какие-нибудь недопонимания?

Н.М.: Недопонимания, конечно, были. Но мне удавалось убеждать всех в своей правоте и в результате сделать, то кино, которое я хочу. Конфликтов не было. Знаешь, когда режиссер заряжает всех своей энергетикой, и он уверен в том, что он делает, то все подчиняется только ей.

— Ты согласна с мнением, что за границей любят российские фильмы, в которых показана чернуха?

Н.М.: Нет, конечно. За границей любят любое кино, которое хорошо снято. Когда я была на фестивале в Роттердаме, то, помимо моег фильма, показывали другой российский фильм – «Еще один год» Оксаны Бычкова. Кто не знает – этот фильм о любви. И никто из зрителей не воспринимал мое кино  как чернуху. Европейский зритель понимает, что мой фильм про то, как человек хочет вырваться из окружающей его среды и это может произойти, как в Норильске, так и где угодно. Мой фильм не про Россию, он про всех. И мне приятно, что хотя бы в Европе это понимают.

— А насколько важными для тебя являются фестивали с их призами?

Н.М.: (задумалась) На данный момент для меня является важным выход на европейский рынок и копродакшн. Поэтому я ищу европейского продюсера, чтобы иметь возможность снимать то, что я хочу. В России с ее законами  я не смогу снимать честное, искреннее кино. Поэтому фестивали и их призы для меня это только способ заявить о себе и найти единомышленников в работе. Потому что кино надлежит быть всяким, и мне жаль, что наши чиновники этого не понимают.

— А каким должно быть кино?

Н.М.: Ему следует быть чистым искусством, которое никому ничего не должно. И, помимо того, что кино несет свет, оно может нести много чего еще от развлечения до поучения. У кинематографистов, как и у зрителей,  должен быть выбор, что снимать и что смотреть. Поэтому ограничивать людей в их праве выбора нельзя.

Беседовала Иля Белкина