Настя Тарасова: «Когда ты снимаешь документальный фильм, ты окунаешься в неизвестность»

Настя Тарасова — режиссер-документалист, в копилке которой больше 7 фильмов. Первый десятиминутный фильм «Старая дача» побывал на Каннском фестивале в 2006 году, одна из последних работ — первый полнометражный фильм Насти «Линар» — оказалась длиннее привычного короткого метра. «Линар» — показали в Каннах, на фестивале российской культуры в августе этого года. Фильм про большое сердце маленького мальчика и его борьбу за жизнь никого не оставил равнодушным. Сейчас Настя заканчивает черновой монтаж фильма, который снимала в США и большей частью в Арктической Канаде. Это документальный роуд-муви. Пять американцев едут на мотоциклах в Арктику, чтобы сварить там пиво по историческому рецепту XIX века. 

Мы поговорили с Настей подробнее о ее кинопроектах, опыте работы с западными кинопродюсерами, почему она решила стать именно режиссером документального кино и что сейчас вообще происходит в документальном кинопроцессе?

— Настя, расскажи, как пришла в голову тема фильма «Линар»?

— Профессор из Бакулевского института показал мне фотографию маленького мальчика на своем мобильном телефоне. Рассказал о проблеме детской трансплантации у нас в стране. Образ Линара и некая новая информация, о которой я не знала, что-то взбудоражили во мне, и я в течение нескольких дней не могла выкинуть эту историю из головы. Решила испытать свои чувства и познакомилась с Линаром. Чувства меня не подвели, и кино начало складываться в голове сразу же, как только мы с оператором приехали в клинику и увидели Линара, несущегося с «искусственным сердцем на колесах» по коридору отделения.

— Вы очень долго снимали этот фильм. Почему так? Что самое сложное было в процессе съемок?

— Сама история Линара от момента, как мы его увидели, как решалась его судьба, как его увезли в Италию, где он ждал трансплантации, потом долгое время реабилитации его в клинике Бергамо до момента пока он не вернулся домой, к своей маме, в Башкирию, всё это в реальности заняло прилично времени в жизни Линара и в нашей жизни соответственно. А поскольку мы не добились никакого финансирования, то делали весь фильм за свой счет, получая деньги на других проектах, медленно, но верно шли к цели. Поэтому так долго. Самое сложное было не сдаться и не потерять смысл во всей этой бесконечной истории.

— Настя, Ваш первый десятиминутный фильм «Старая дача» побывал на Каннском фестивале в 2006 году, стал обладателем Гран-при в Польше, объездил еще кучу стран и кинофестивалей. Сейчас он выложен в Интернете, и его посмотрело больше трех тысяч человек, правда, преимущественно, иностранцев. Когда вы его снимали, вы не думали о победах в конкурсах?

— «Старая дача» — это моя курсовая работа за 3 курс. Пока этот фильм начали приглашать на разные фестивали, мы уже запускали дипломную работу на Учебной студии. Подготовка, а потом и съемка дипломного фильма у нашей съемочной группы отнимало много времени, как и должно было быть. Это всё длилось целый год. Поэтому ни на один из фестивалей мне лично не удалось съездить. В Канны поехал продюсер «Старой дачи», тогда еще студент-продюсер, Паша Одынин. Рассказывал нам о показе. Мы были счастливы, конечно. Безусловно радовались и Гран-при в Польше, там даже был какой-то денежный приз. В мастерской двумя-тремя словами обычно у нас поздравляли, а потом говорили: «Ну, теперь вернемся к нашим «баранам». И ты погружался в работу, не было времени для эйфории в принципе. Безусловно, процесс в киношколе требует любой оценки, а когда есть еще и оценка со стороны, это вдвойне помогает идти дальше по выбранной дороге.

— Настя, почему ты решила стать режиссером — всегда была наблюдательной?

— Не могу не согласиться с тем, что я наблюдательная. Я, например, очень люблю всякие очереди. Иногда сижу с электронным талончиком в руках, сижу час, сижу два и когда понимаю, что моя очередь уже довольно близко, начинаю жалеть об этом, ведь я еще не пронаблюдала за людьми как следует. Впадаю в аутичное состояние. Я даже себе представлять не хочу, как я при этом выгляжу, как вытаращенный истукан или что там происходит у меня на лице. Но если даже я когда-нибудь увижу себя в этом состоянии со стороны, вряд ли заставлю измениться. Я люблю собирать истории и интерпретировать их. Всё детство я рассказывала своим дворовым друзьям всякие байки, а они слушали их, окружив меня. Замечала, что когда что-то придумываешь от начала и до конца, то слушается это иначе, нежели, когда ты рассказываешь реальные истории, которые произошли с тобой или с кем-то. А в кино я стараюсь передать такие истории, которые невозможно, да и не интересно рассказывать словами. Видимо, в детстве наговорилась.

— Могла бы себя представить в другой профессии?

— Представить — могу. Я ведь режиссер. Постоянно что-то представляю. Могу представить себя водителем трамвая, например. Почему нет? Недели на две могу представить. Просто я буду ехать по рельсам и думать о кино, и однажды не вернусь в депо.

— Как у вас сейчас настроение? Кризис сказался на вас? Кино снимаете?

— Сейчас я заканчиваю черновой монтаж фильма, который мы снимали в США и большей частью в Арктической Канаде. Это документальный роуд-муви. Пять американцев едут на мотоциклах в Арктику, чтобы сварить там пиво по историческому рецепту XIX века. Пиво связано с открытием Северо-Западного прохода и знаменитым экспедициям Франклина и Бэлчера, застрявших во льдах. Фильм же показывает современных жителей Северной Америки. Мы наблюдаем их отношения друг к другу, к жизни, к мечте.

Я впервые делаю анимацию к фильму. Сейчас на этом этапе нахожусь, очень интересно.

— Как вы обычно ищите своих героев? Всегда ли удается договориться о съемках?

— Например, американские герои сами меня нашли. Увидели на фестивале в Штатах один из моих фильмов и написали письмо, когда захотели снять свой роуд-муви. Пригласили поработать. Всё производство лежит на плечах моей съемочной группы, то есть российской. Но это, можно сказать, письма счастья. Недавно получила письмо от одного человека. Потенциальный герой фильма. Тема сложная, да такая сложная, что он обратиться-то ко мне обратился, а теперь думает, может быть, он зря это сделал, нет решимости еще, поэтому попросил даже взять тайм-аут. Есть другой пример, вот сейчас у меня есть идея, когда мне нужно писать письмо и просить героя о возможности съемок. Я тяну с письмом, боюсь, что герой мне откажет. Но я напишу в любом случае. Как вы видите, они разные бывают, случаи эти.

 — Вернер Херцог сказал, что главное для документалиста – это авантюрный характер… Это так?

— Да, пожалуй. Когда ты замышляешь фильм, то результатом этого может быть всё, что угодно, начиная от бестолкового похода до доблестного подвига. Авантюра — это постижение неизвестности. Когда ты снимаешь документальный фильм, ты окунаешься в неизвестность, а не в раскадровку. И потом, авантюра — она ведь компонент любого интересного рассказа. И не во всех языках авантюра носит негативный характер. На языке Вернера Херцога, думаю, не носит.

 — Какие документальные фильмы тебя потрясли в последнее время? Ты ведь много всего смотришь, наверняка..

— Я смотрю на фестивалях кино обязательно, иогда что-то потрясает. Раз в год. Но именно потрясает! Но это зарубежные фильмы. Мне хочется сказать сейчас в этом контексте о российских фильмах. Волею судьбы в этом году я оказалась в отборщиках старейшего фестиваля документального кино «Россия». Ему в этом году, кстати, 25 лет. Отсмотрев чуть больше 300 фильмов, я, к своей радости, намыла немного золота. Я была так счастлива, я даже не ожидала, поскольку можно представить себе основной поток того, что на меня вылилось. Фильмы Павла Мирзоева «Земляки», Ани Шишовой «На краю», Гали Красноборовой «Лов», Юлии Мироновой «Камчатка, лекарство от ненависти» и еще других коллег настолько оказались кинематографичны, глубоки и пронзительны, что я могу сравнить это с потрясением. Просто даже от неожиданности. Спасибо им, они передают нам прекрасные истории.

— Сейчас растет интерес к документальному кино в мире?

— Его становится все больше и больше, значит растет.

Беседовала Юлия Сергеева