Михаил Горевой: «Основное качество таких людей, как Стивен Спилберг, Том Хэнкс, Гарри Олдмэн, Джеки Чан – это внутреннее чувство свободы. Им не нужно никому ничего доказывать»
Актер, режиссер и педагог Михаил Горевой блестяще играет в театре, с успехом снимается у голливудских мастеров, востребован в российском кино и, в то же время, находит возможность помогать режиссерам-дебютантам. Редакция Moviestart поговорила с Михаилом о театре и кинематографе и о том, почему у короткометражного кино – перспективное будущее.
Михаил, чем для Вас игра в театре отличается от игры в кино?
И там, и там актер работает, но это — два разных актера. В кино мы работаем маленькими кусочками. Мы, как будто, собираем пазл. Вот я обычно играю злодеев, которые получают по заслугам– их убивают. Иногда снимают сначала, как тебя убили, а потом ты начинаешь злодействовать. Ты должен уметь заранее представить своего героя и собрать этот пазл, как можно более точно. В театре твой персонаж живет постоянно, все эти 2 с лишним часа можно проследить жизнь человеческого духа. Но даже это – не главное. Главное – то, что в зале сидит живой зритель и дает мне возможность наладить эту взаимосвязь. Евстигнеев называл ее «вольтова дуга» между зрителем и актером. Я ее называю – «труба», по которой ты качаешь эти энергии, вибрации общения с живым зрителем. Это чистейший кайф. Артист работает, прежде всего, для того, чтобы удовлетворить свой внутренний творческий голод. А потом уже нести разумное, доброе, вечное. Работа в театре дает возможность насытиться здесь и сейчас.
Получается, в этом смысле, в театре Вы получаете больше удовлетворения?
Да, конечно. Театр для меня, как человека, постоянно жаждущего и творчески голодного, дает больше возможностей.
А что вы делаете, чтобы получить какую-то обратную связь в кино?
Это другая работа. На короткой дистанции дубля, который длится максимум 5 минут, а обычно, минутку-две, важно так сконцентрироваться, чтобы тоже получить удовольствие.
Вы ходите в кино, чтобы оценить, как реагирует зрительный зал?
Бывает, но редко. В театре я не могу посмотреть на свою работу. А в кино ты идешь и смотришь на себя. Ты – сам себе лучший комментатор и оценщик. Я не знаю, как другие артисты, но я зачастую недоволен. Я понимаю, что можно лучше.
Вам нравится играть злодеев или хотели бы сменить амплуа?
Я не переживаю по поводу того, что я играю злодеев. Мне это очень нравится. Их играть интересней, они сочнее. Если ты герой, ты совершаешь свои героические, скучные нравственные поступки. Для злодея нужен диапазон пошире. Да и девушки больше любят злодеев. Моя задача – вышибить зрителя из состояния покоя. Мне нужно забрать его внимание и внедриться внутрь его, чтобы получить от него эмоцию. Нужно ударить в зрителя собой. Я питаюсь именно ответной реакцией. Чем точнее, честнее и талантливее ты сделаешь, тем сочнее получишь ответ от зрителя. Это вампирская техника, но честная.
Помимо того, что Вы – актер, Вы – режиссер. Когда Вы снимаетесь, Вам мешает режиссерское нутро или Вы его «задвигаете» и просто пребываете в состоянии актера?
Режиссурой я занимаюсь в театре. В кино я боюсь, мне много раз предлагали, но я отказывался. Я боюсь ошибиться. В театре я могу это исправить: сегодня мы ошиблись, завтра я пришел и сказал: «Ребята, я вчера был безумный, не выспался. Все, что было вчера – забыли и делаем по-другому». А кино я бы снял навсегда. И у меня от ошибки будет паника, истерика. Поэтому я не занимаюсь режиссурой кино. Но я уже – артист с репутацией, и поэтому режиссеры ко мне прислушиваются. Иногда я позволяю себе сказать свое видение режиссеру. Безусловно, предлагаю развитие собственной роли. Режиссер — особая профессия, очень неблагодарная, одинокая. Я знаю это, пытаюсь помогать, меня слушают.
Были случаи, когда Вам, как актеру приходилось делать то, что Вам не нравилось, но этого хотел режиссер?
Да, конечно. Я учился в Советском Союзе в Школе-студии МХАТ. Что такое «дисциплина» я знаю не понаслышке. У Станиславского в книге «Работа актера над собой» есть глава «Тренинг и муштра». Муштра, дисциплина должна быть. Режиссер – художник, я – лишь краска в его руках. Он видит целиком, это его картина.
Как Вам работалось с таким режиссером, как Стивен Спилберг?
Спилберг – человек будущего. Я его определил для себя таким образным способом. В космосе бывают черные дыры, которые засасывают в себя все: время, пространство, мусор, корабли, планеты. А я заявляю о том, что Спилберг – белая дыра, через которую валятся на наши головы и души какие-то знания и свет, невероятное ощущение свободы. Основное качество таких людей, как Стивен Спилберг, Том Хэнкс, Гарри Олдмэн, Джеки Чан – это внутреннее чувство свободы. Им не нужно никому ничего доказывать. Они заняты совсем другим. Любой настоящий художник это – прибор для донесения человечеству некой вселенской информации. Прибор, обладающий возможностью перевести чувственное невербальное знание, которое входит в него, на доступный пониманию зрителя язык. Это – сильнейшее оружие, оно сильнее оружия, которыми владеют наши политики. Их оружие может только уничтожить всю планету. Оружие, которым владеем мы – созидает. Оно может создавать счастье в человеческих душах, но может и разрушить. Поэтому ответственность художника велика. Я верую, в то, что информация, проходящая через меня – божественна. Если бы люди меньше думали, а больше чувствовали, может, больше любви у нас было, и жили бы мы иначе.
Чем для Вас отличается работа в Голливуде от работы в отечественной киноиндустрии?
В театре я выхожу в зал, который максимально может вместить 2 тысячи человек. В русскоязычном кино я выхожу на зрительный зал приблизительно на 300 миллионов зрителей, а в голливудской картине, к примеру «Шпионский мост», я выхожу на миллиардную аудиторию. Работая с голливудскими мастерами, я почувствовал эту вибрацию, энергию миллиардов людей. В Голливуде очень много всего по-другому. В России мы снимаем кино вопреки недостатку денег, вопреки африканскому воровству, которого нет в Голливуде. Вопреки плохой еде, отсутствию костюмов мы героически делаем кино. А там люди, высокие профессионалы, просто делают мастерски свою работу. Человек может быть специалистом на своем малюсеньком отдельном участке, но зато он – такой специалист, что лучше него нет. И он за свое дело держится и не лезет в чужие дела. А у нас один человек вкручивает лампочку, а пятеро стоят и рассказывают ему, как это делать. Вообще, большая проблема нашей страны – отсутствие уважения к человеческому достоинству, к личности, как к уникальному инструменту. Еще одно важное отличие подготовительный период. Американцы очень внимательно и скрупулезно готовятся к съемкам. Иногда даже раздражают этим. Приходится 25 костюмов померить, когда тебе нужно всего два. И это правильно. Потому что потом это все видно. Вот у Спилберга, каждый раз меня снимали в новых штанах и отправляли ему. Я говорю: «Да хватит уже, не трогайте мастера, ему больше делать нечего, как мои подштанники смотреть?». Мне отвечают: «Майкл, надевайте следующий костюм». Надеваю и не жужжу. Там сложнее, но очень интересно.
В России часто работаете с начинающими режиссерами, с дебютантами?
Я преподаю. Мне очень нравится работать со студентами. Их энергия – абсолютно чистая. Студенческая кровь – самая вкусная. Но это честный вампиризм. Я с радостью отдаю им свои умения и ощущения. Я преподавал во ВГИКе актерское мастерство и театральную режиссуру в режиссерской мастерской. И началось – меня звали везде. Они же – дети мои. Вообще, у настоящего актера есть такой внутренний кодекс – если у тебя действительно есть время и тебя просит помочь дебютант, он пойдет даже без денег. Если не мы, кто будет помогать мелкоте? При этом я говорю им: «Братцы, я буду вас доставать. Я вам всю душу выну. Будет именно «камера, мотор, начали» и никак иначе, именно в этой последовательности. Актерский организм надрессирован. Без этого он не включается». Ну и еще я им шутливо говорю: «Думаете, я просто так у вас снимаюсь? Вот когда вырастете, будете меня снимать за деньги. Пусть я даже на скамеечке на дальнем плане посижу, но за деньги. Я инвестирую в вас». Вообще, настоящий артист, он всегда очень простой. К примеру, как я познакомился с Джеки Чаном. Великий режиссер Ренни Харлин снимал фильм «Skiptrace». На площадке был смог, шла перестановка. И режиссер решил меня познакомить с Джеки Чаном. Работники на площадке передавали друг другу кегли. Режиссер крикнул: «Джеки!». И вдруг один из работников снимает маску и это – Джеки Чан! Чем круче артист, тем меньше в нем пафоса. Это вне зависимости от того, где ты находишься: В России, в Китае или в Голливуде.
В апреле в прокат выходит альманах «Мама навсегда». Вы снимались в короткометражном фильме «Забытое», который вошел в этот альманах. «Забытое» завоевал множество фестивальных наград, несмотря на то, что был дебютом режиссера Александра Королева. Как вам работалось с Александром?
Мы с Сашей знакомы очень давно. Мы снимали тизер одной очень интересной задумки до этой картины. Судьба Саши Королева мне не безразлична особенно, потому что он – очень достойный, пытливый. Он учился на оператора, монтажера, на режиссера. Он знает профессию руками, ноздрями. Я же тоже не сразу артистом стал, я в театре работал монтировщиком. Изучил, как гвозди забивать, как свет направлять. Обжегся о фонари много раз.
Как вы думаете, у короткометражного кино есть будущее в плане дистрибуции? В кинотеатрах ведь его неохотно показывают, только на фестивалях.
Давнее утверждение: «Краткость – сестра таланта», и я с этим согласен. Раньше, когда я был маленьким, спектакли шли три и больше часа. Сейчас время сжимается, зритель не в состоянии воспринимать так много за один раз. Для меня, как режиссера, важнейшее – забрать внимание и уже не отпускать, вести зрителя иногда плавненько под локоток, а иногда — за ноздри туда, куда мне надо. В инстаграме сейчас популярны маленькие минутные законченные истории, например, у Ирины Горбачевой, у Ани Цукановой-Котт. Концентрированная форма все больше востребована. В кино большая режиссура уходит в сериалы. Я думаю, что кино уйдет в телевидение и возможности короткометражного кино в разы увеличатся.
Подготовила Юля Волкова
