Илья Куликов: Мы не можем перестать снимать фильмы о войне

В прокат 25 апреля вышел военный приключенческий фильм «Блиндаж» о двух друзьях – русском и немце – которые переместились во времени и попали в период Второй мировой войны. Автор проекта – сценарист, продюсер, шоураннер Илья Куликов – рассказал о том, почему сценарий киноленты лежал почти 15 лет, как снимать арт-хаус, док и рейтинговые комедии, а также о чём нужно прежде всего заботиться создателям контента в работе с молодежной аудиторией.

— Илья, московской публике 16 апреля был представлен фильм «Блиндаж». Расскажите о своих впечатлениях.

— Если честно, после таких мероприятий я мало что помню. Премьеры – это, как правило, сумбурные дни, много людей, суеты, информации. Помню, что всё прошло хорошо: мне понравилось, что было много людей, порадовала атмосфера в зале. Обычно люди могут болтать, сидеть в телефонах, ходить туда-сюда, а здесь все спокойно смотрели, потом аплодировали, оставшись до финальных титров.

— Вы сами любите ходить в кино?

— Да, но хожу только на то, что жду. Если идут мои фильмы, люблю сходить как зритель на случайный сеанс, посмотреть, как люди реагируют на них. Это интересно.

— Какой последний фильм смотрели в кинотеатре?

— «Дюна 2».

— Расскажите об идее создания фильма «Блиндаж».

— Она родилась давно, лет пятнадцать назад. Автором идеи является мой друг Олег Смирнов. Как-то он пришёл и предложил мне как сценаристу поработать над ней, и я согласился. Но когда наш сценарий был готов, вышел фильм «Мы из будущего», поэтому нашу работу пришлось отложить, так как перемещение во времени стало каким-то рядовым ходом, наблюдаемым позднее в нескольких историях. Хотя в нашей истории мы сделали акцент не на путешествии во времени, а на отношениях героев. Это перемещение является неким испытанием их дружбы, а война – сеттинг, которая лишь усиливает контрастность. Со временем мы вернулись к обсуждению реализации проекта, и вот фильм появился.

— Есть ли планы представить его в Европе? В той же Германии.

— Пока мы не думали о внешнем продвижении, картина ориентирована на внутренний рынок, потому что история, как мне кажется, понятна прежде всего нашим соотечественникам. С другой стороны, почему нет? Картина зрелищная, тема войны интересна и зарубежному зрителю. Думаю, что мы будем отталкиваться от результатов проката в России, а потом обсуждать, куда двигаться дальше.

— Как сейчас рассказывать истории о войне? Может, есть какой-то специальный язык общения с молодой аудиторией, воспитанной в условиях цифровизации?

— Я много думал на эту тему, в том числе когда писал сценарий. Были даже сомнения – я спрашивал себя, ну что я делаю, может, хватит уже? Столько всего снято, написано, сказано. Но решил продолжать.

— Почему?

— Посмотрите на Голливуд. Сколько фильмов об этом периоде они снимают? Смотришь и порой удивляешься, что там люди вообще ничего не стесняются: показывают, как они выиграли войну, врут, а мы стесняемся даже правду сказать. Мне это показалось странным. Другая мысль – это же бедствие какого-то чудовищного масштаба: в каждой семье люди воевали, мой дед дошел на Берлина. Мне кажется, это настолько масштабная национальная трагедия, а тогда мы сами себе поклялись, что никогда не забудем войну, и что в итоге? Прошло 80 лет, и мы решили для себя, что уже хватит фильмов, хватит обсуждений, хватит воспоминаний? Нам через три поколения так комфортно живётся, что мы решили взять и нарушить эту клятву, посчитать, что тема исчерпана? Мне кажется, это не наш путь – это нечестно, наш долг – хранить память о войне и наших предках вечно, как и было обещано тогда. После этого все сомнения рассеялись, и больше я ни на мгновение не усомнился в правильности того, что делаю. Проект получился, и я этим очень горжусь.

— Почему современные картины о войне больше критикуют? И продолжают ставить в пример советские.

— Старые фильмы любят, потому что они просто хорошо сделаны. Плюс зритель консервативен, если ему нравится что-то определённое, он не сразу открывается новому. Советские фильмы не то чтобы романтизировали войну, их сюжет был мягче и позитивнее, потому что, на мой взгляд, нужно было как можно меньше травмировать зрителей тех лет, ведь они сами являлись участниками боевых действий. И вот эта кровь, бомбёжки – не надо этого, спасибо, им хватило. Сейчас напротив – мы не видели, поэтому нам можно и нужно показывать больше батальных сцен, больше боли. Каким киноязыком изображать эти картины, это уже дело вкуса каждого автора. Неважно, как ты снимешь свой фильм – главное смысл. Если ты хороший автор, ты свою мысль всегда донесёшь. Какими должны быть фильмы? Фильмы должны быть максимально разными, а как они будут оформлены – в комикс, экшн, компьютерную игру или во что-то более жёсткое и реалистичное – это уже детали.

— Насколько глубоко Вы изучаете целевую аудиторию? Чего хочет юный зритель сегодня?

— Какое исследование ни проводи, это всё очень субъективно. Я бы обратил внимание на другую серьёзную проблему – наша молодёжь в большинстве своём не знает, чего хочет. Недавно читал, кстати, исследование, в котором отмечалось, что современные молодые люди сейчас предпочитают работать по найму, нежели открывать свой бизнес, потому что боятся прогореть или просто банальной ответственности. Моё поколение росло в 90-е, у нас было всё наоборот: мы не боялись, а делали. Нынешняя молодёжь растёт в более тепличных условиях, она мыслит трендами – не высказывает того, чего она хочет, а ждет, когда ей что-то предложат и скажут, что хорошо.

Мне кажется, производителям контента надо не стараться попадать в эти тренды, а учить аудиторию мыслить и самостоятельно делать свой выбор.

— В одном из интервью Вы как-то сказали, что любите док и сами вышли из дока. Но почему ушли из документалистики? Что случилось?

— Как что случилось? Доки кончились (смеется). Доки кончились, деньги кончились, всё кончилось. В 2004-2005 гг. ничего не было. Позже была крутая документалка, в основном американская. Наша тоже была отличного качества, в большинстве своем посвященная каким-то историческим моментам.

— Это Вы про телек сейчас?

— Ну конечно, мы сейчас не про фестивальное кино. Западные авторы – Майкл Мур, Морган Сперлок. Одна из моих любимых документалок – фильм Сперлока «Двойная порция», когда автор месяц ел только фастфуд с целью показать, что с тобой будет, если ты будешь питаться исключительно такой едой. Это очень круто, не каждый отважится на такой шаг.

Я помню, что на ключевых каналах страны был праймовый слот, я вот говорю сейчас это и понимаю, как это невероятно звучит. Выходили новости, а за час до или после стоял док. И я делал доки – где-то как редактор, где-то как автор.

— В чем специфика работы в доке?

— В том, что документалист зависит от своих героев. Ты же не можешь взять историю из головы, не можешь спрогнозировать сценарий – ты берешь интервью у своих героев, и что они тебе расскажут, с тем и работаешь. В доке ты очень зависимый, в отличие от игрового кино, где ты написал сценарий, и все по нему дальше работают. Плюс коммерческая составляющая конечно, это тоже немаловажно. Потом появились игровые сериалы, с другими бюджетами, временными рамками. Но тем не менее тогда я доки не бросал, а полностью переключился на игровое кино, когда их начали убирать из прайма. Тогда как-то всё сошло на нет.

— С чем это связано?

— Каналы реагируют на запрос аудитории. Плюс, объективно говоря, интересных документальных работ сейчас мало. Хотя я и болею за ЦСКА, не могу не отметить сериал «Кинопоиска» «Время “Спартака”». Вот он хорош – проведена большая работа, сериал сделан классно. Понятно, что люди «откусили» свой кусочек аудитории. Но в целом для того чтобы появился хороший док, причем не просто хороший док, а коммерческий, нужны документалисты – люди, которые только этим и занимаются. У нас док ассоциируется с чем-то нудным, скучным, а надо сводить на нет это предубеждение. Я надеюсь, что в ближайшее время это произойдёт, и в нашей стране появятся хорошие, зрелищные, качественные документальные фильмы, интересные широкой аудитории.

— Вот Вы рассуждаете как человек, работающий на телевидении, – Вам сразу нужен охват. А как же время нишевого контента?

— О времени нишевого контента любят говорят те, кто не умеют делать фильмы для широкой аудитории. Это как арт-хаус и то, что с ним сделали у нас в России. Вот не нравится вам, вам скучно – извините, это арт-хаус, и если вы ничего не поняли, это ваши проблемы. Но на самом деле так не должно быть – на Западе большие мастера, которые снимают арт-хаус, выдают классные проекты, не уступающие коммерческим. И такие люди снимут и арт-хаус, и «Бэтмэна», и что-то еще. У нас же человек, снимающий арт-хаус, вряд ли снимет «Бэтмэна». Я глубоко убежден в том, что если ты умеешь снимать коммерческое кино, ты сможешь снять и авторское, но никак не наоборот. Мне кажется, в доке та же история – нужно уметь снимать документальное кино так же, как и хорошее коммерческое.

— Вы известны своей работой в крупных комедийных проектах. Тем не менее, многие критикуют нынешний юмор на телевидении. Для кого-то он плоский, грубый.

— А скажите, что не критикуют. Критикуют и британские комедии. Все дело вкуса, и я даже не представляю, как обсуждать понятие «тонкий юмор». Я понимаю, что в некоторых моих проектах юмор жесткий – «Мылодрама», «Полицейский с Рублёвки», – но я же не заставляю никого смотреть, не нравится – переключайтесь, смотрите что по душе. А если проекты зашли аудитории, мне хорошо, я рад.

— Нужно ли воспитывать зрительский вкус?

— Как можно воспитать зрительский вкус? В начале нашей беседы я отметил про тренды – я против насаждения чего-либо. Мне кажется, зрителю надо предлагать многообразие контента, с разным юмором в том числе. Кому-то нужны романтические комедии, кому-то советские добрые фильмы, кому-то заходит пожёстче, типа той же «Мылодрамы», кому-то нужны чёрные комедии и пр. Зритель сам должен принимать решение, не надо ничего ему навязывать. Воспитывать означает брать на себя ответственность, значит утверждать, что ты знаешь, что хорошо, а что плохо. Но никто не знает наверняка, что хорошо, а что плохо. Как мы можем решать за других, хорошая шутка это или плохая, потому что она, например, ниже пояса? Посмотрим на Древний Рим – там все шутки ниже пояса – в прекрасной цивилизации, полной театров, где Марк Аврелий писал свои сочинения. При этом в театрах бегали друг за другом с фаллосами, а публика сидела и от души хохотала, и, возможно, Марк Аврелий тоже хохотал. Вообще сама природа смешного за тысячи лет никак не изменилась.

— Комедия – это вообще сложный жанр. Как Вам удаётся работать в ней?

— На мой взгляд, главное – персонаж не должен смешить, он должен играть свою боль. Взять Сергея Бурунова – он играет проблемы. В «Полицейском с Рублёвки» он играет человека, у которого идиот-подчинённый, который страшно достаёт своей глупостью. Актёр играет боль, а зрителю смешно, а когда он пытается смешить, становится не смешно. Поэтому я выбираю либо смешную ситуацию, в которой действие нормальных людей вызывает смех, или наоборот – создаю комедийного персонажа в совершенно обычной ситуации. Ни в коем случае не надо смешивать – получится масло масляное. Я так пробовал, никому не советую даже пытаться – это ужасно. Но в российских комедиях есть другая проблема – нет ни того, ни другого, там просто есть шутки. И это считается комедией.

— В чём разница между комедией и драмеди?

— Комедия – это когда ты смеешься над жизненными обстоятельствами. Драмеди – это когда смешно и грустно.

 

Беседовала Алевтина Колдунова