Владимир Головнев: Игровое и документальное кино подчас неделимы

Док «Народный герой» об этноблогерах Владимира Головнева принимает участие в конкурсе неигрового кино фестиваля «Окно в Европу», который проходит в Выборге 9-15 августа. Мы побеседовали с автором фильма. В своем интервью MovieStart Владимир Головнев рассказал, как снять этнический док, который будет интересен широкому зрителю, в чем преимущества короткого метра в доке и о чем будет его полнометражный игровой дебют.

Интервью подготовлено в рамках спецпроекта «Русский док: история и современность», реализуемого при поддержке АНО «Институт развития интернета».

— Владимир, в центре внимания фильма «Народный герой» – этноблогеры. Расскажите, пожалуйста, немного об этом явлении и чем этноблогеры отличаются от других блогеров?

— В наши дни мы наблюдаем уникальное явление. С 2014 года идет активная цифровизация всей страны. Сотовые вышки появляются в самых недоступных местах, например, в тайге, среди хантыйских стойбищ. Оленевод берет камеру, начинает снимать себя на видео и вдруг становится популярным. То же самое происходит, например, в маленьком дагестанском поселке Кули, где пастух лакец берет телефон, начинает снимать свою жизнь и вдруг приобретает суперпопулярность, ведя при этом традиционный образ жизни. Как это меняет судьбу таких людей? В дагестанское село даже стали проводить новые дороги, там стал активнее развиваться туризм, потому что все едут к этому пастуху, чтобы познакомиться с ним, а его самого приглашают принять участие в выборах, чтобы стать депутатом Государственной Думы! А все потому, что там когда-то поставили сотовую вышку и технологии открыли людям новые возможности.

— Сколько героев в вашей картине?

— У меня три героя, три истории про то, как цифровизация меняет жизнь коренных малочисленных народов. Первый герой – эвенк из Якутии, волчатник, медвежатник, оленевод, который ведет свой блог. Второй – старик-оленевод из Ханты-Мансийского автономного округа, который борется за свою землю с нефтедобытчиками. Третий – дагестанский пастух Абдурахман Кадинаев. По профессии он – ветеринар, но сейчас слово «пастух» у многих, кто смотрит его блог, ассоциируется именно с ним.

Я по первому образованию историк и привык, что вся традиционная культура коренных малочисленных народов России изучалась исторически, через реликты и «то, что осталось». Традиционная культура коренных народов исчезала, ее надо было фиксировать, запечатлевать обряды как уходящую натуру. Когда началась цифровизация, казалось, что новые технологии должны были окончательно стереть с лица земли проявления традиционной культуры, а получилось с точностью наоборот. Цифровизация вдохнула в нее новую жизнь. Представители малых народов вдруг поняли, что их традиционная культура востребована, что не надо никуда уезжать, можно жить дома, вести традиционный образ жизни и при этом иметь широкий успех и даже заработок. И сегодня исследователи всерьез говорят об этноренессансе, моде на этно. Мне эта тема стала интересна. Я понял, что это очень серьезный повод для фильма и исследования.

Я много снимал в разных регионах страны, но этническое кино делаю первый раз. Раньше героями моих картин были люди из глубинки, но я никогда глубоко не погружался в тему этнографии. Придя в кино из семьи большого этнографа, я будто бы искал серьезный повод, чтобы углубиться в этнографическую тематику. И сейчас впервые в моей работе появился этноакцент.

— Вы, наверное, отсмотрели огромное количество блогов, прежде чем выбрать своих героев. Какими были критерии выбора?

— Для драматургии фильма мало того, чтобы герой был просто блогером. У каждого из моих героев в жизни развивается важная история, в том числе благодаря цифровизации. Мне интересно было показать, как изменил сотовый телефон жизнь каждого из них. Если мы берем Абдурахмана Кадинаева, то вначале фильма он просто пастух, потом становится известным пастухом, про него снимают телерепортажи, его узнают на улицах, он приобретает суперпопулярность, становится все популярнее село, где он живет. А затем приходит приглашение от партии. Так как он публичная личность, фактически представитель народа, его приглашают стать кандидатом в депутаты в Государственную Думу. И Абдурахман едет в Москву. Дальше для нас важно, какой выбор сделает пастух: пойдет по новой, политической, линии работать в Госдуму или вернется в родную деревню? И это важный момент. Захочет ли он публичности или предпочтет делать то, что любит? Это драматургическая арка одного героя.

Другой герой – оленевод из Ханты-Мансийского автономного округа. Проблема в том, что нефтяники в его местности строят нефтяные вышки. На территории традиционного хантыйского оленеводства идет активная нефтедобыча. Это известная экологическая проблема, бороться с этим процессом очень сложно. Единственное, что может предпринять наш старик, кстати, шаман в прошлом и хранитель священного озера Имлор, это взять маленькую видеокамеру и начать все это снимать, выкладывать в Сеть и пытаться объяснить, что происходит в его местности. Единственное, что у него есть, чтобы защитить свою землю, это его камера и блог в социальных сетях. Герой набирает популярность и вступает в прямую конфронтацию с крупными промышленниками. У них огромные ресурсы, а у него только видеокамера. Как он сможет привлечь внимание к проблеме со стороны Москвы?

Третья история – о том, как в Якутию пришли медведи, которые съедают тугутов – маленьких оленят. Известна фраза: «Есть олени – есть эвенки, нет оленей – нет эвенков». Герои фильма всерьез беспокоятся, что если не останется оленей, то в ближайшие годы их народ в традиционном смысле перестанет существовать. Наш герой берет камеру и идет защищать свое стадо. Как он сам говорит, камера помогает не бояться. Бону идет на борьбу с медведями, которые намного сильнее его. То есть здесь мы наблюдаем конфликт человека с дикой природой.

И пружиной всех трех историй являются новые технологии. Такие истории еще 10-15 лет назад трудно было даже представить.

— Какой смысл вы закладываете в название фильма «Народный герой»? Почему для вас эти люди – герои?

— Здесь двойной смысл. Во-первых, это честные народные герои, потому что они из народа – это не те, кому помогли, у кого есть пиар, медийная поддержка. Они сами себя сделали популярными. Во-вторых, народ – это еще и этнос, национальность. И каждый из них стал героем своего народа – хантов, эвенков, лакцев. По большому счету, теперь их этнос в какой-то степени ассоциируется с ними. Например, на канале «Дневник эвенка» более 130 тысяч подписчиков – больше, чем самих эвенков (численность эвенков в России составляет около 37 тысяч человек).

— Это уже не первый ваш фильм о людях из глубинки (например, были картины «Дальний план», «Руками» (с Евгением Григорьевым), «Люди дела», «Опытным путем»). Это уже можно рассматривать, наверное, как некий тренд в вашей творческой биографии. Почему вы выбрали делать кино именно о «маленьком человеке»? Насколько лично для вас это важно?

— Во-первых, мне важнее внимательная, честная документалистика, погружение в человека. Медийный человек всегда защищен. Проникнуть к нему в его настоящую реальность крайне сложно и возможно только при очень специфических условиях, если вы, например, близкие друзья или родственники. И то – с большими оговорками, потому что у знаменитостей есть медийный образ, который для них важен, а подчас и пресс-служба, которая следит и поддерживает этот образ. В случае с простыми людьми есть возможность поговорить честно о человеке, прожить с ним важный отрезок его жизни.  

Второй момент – для меня очень важно, чтобы героями были люди с энергией, пассионарии, которые каждый по-своему что-то меняет в своей жизни. Я снимаю о них, потому что они мне интересны, у них есть чему поучиться, как бы пафосно это ни звучало. Это люди, которые делают свое дело несмотря ни на что, а иногда даже вопреки всему.

— Одно дело, когда ваши герои сами берут камеру и снимают свою жизнь. И другое – когда в их жизни какое-то время присутствуют посторонние люди с камерой. Расскажите, как сами герои относились к вашему присутствию? Охотно ли они согласились на участие в проекте?

— Не так просто было к ним подступиться. Например, для того, чтобы получить согласие героя из Якутии, мне пришлось к нему прилететь. Мне нужно было сначала долететь до Якутска и оттуда еще 500 км ехать на машине, чтобы просто встретиться с Иваном. Когда мы пытались наладить контакт по телефону, он почти не брал трубку, потому что между нами не было доверия. Но как только я прилетел, мы услышали, увидели и поняли друг друга – тогда он согласился сниматься.

Есть еще один важный момент. То, что снимают блогеры про себя, и то, что в итоге дает наша, условно «объективная» камера, – далеко не то же самое. Очень многое у них остается за кадром, присутствует очевидная саморефлексия. Есть вещи, которые не принято снимать, а мне кажется это самым главным: то, как он молчит, когда выключил камеру… То, как он сомневается. То, как он принимает решения. Блогер сам себя в такие моменты не снимает. Он включит камеру, когда уже примет решение, а мне очень важен сам процесс его размышления. То, что остается за «блогерским» кадром, и делает кино! А все остальное мы можем посмотреть на их каналах.

Как говорил известный американский ученый Ирвин Гофман, изучавший позиционирование человеком себя перед другими, в коммуникации всегда есть «передний план» – это то, каким я хочу казаться перед окружающими, а вот то закулисье, которое мы никогда никому не показываем – это и есть «задний план», и именно там мы настоящие. И для камеры, которая приезжала с нами, это «закулисье» было важнее, чем «передний план». Поэтому наша работа была своеобразным исследованием. Помимо того что мы погружались в традиционную культуру коренных малочисленных народов, мы еще и говорили с конкретным человеком, который, как правило, всегда находился в этот период в сложной ситуации: либо пришел медведь, либо нужно было принять судьбоносное решение, либо он сражался с системой.

— Как сделать рассказ о жителях удаленных уголков нашей страны интересным максимально широкому зрителю?

— Во-первых, не бояться тратить на это своё время, потому что хорошие истории долго разворачиваются, за ними надо долго следить, надо уметь их проживать вместе с героем и не думать, что это всё можно снять за три съёмочных дня. Надо приезжать несколько раз, понимать примерную синусоиду этой истории: мы все равно изначально можем её себе представить. Надо любить своих героев! Мне кажется, это второе даже оказывается первым, потому что если ты действительно очень увлечен такими людьми, если ты действительно хочешь у них чему-то научиться, если ты правда получаешь от них энергию, они сами начинают раскрываться и отдавать в ответ, и это всё в итоге будет в кадре.

— По вашему мнению, почему такие истории могут быть интересны, например, зрителю из столицы?

— Бесконечно пережевывать события Садового кольца или границ МКАДа невозможно. Хотя и здесь есть по-своему интересные и классные истории. Но Россия намного больше, и, мне кажется, наша этнографическая провинция – это огромный недоиспользованный ресурс. Там есть своя мифология, очень интересная, мощная. Там происходят уникальные события, живут люди с энергией, которые активно действуют и за которыми хочется наблюдать. Мы не можем все время концентрироваться только на медийных персонах и пытаться только на них построить всё наше поле интересов. Мне кажется, очень важно раздвигать эти границы максимально широко.

Россия – это огромное географическое пространство. Страна всегда отличалась многонациональностью, огромным разнообразием ландшафтов и сложным калейдоскопом характеров. Это всегда была наша «фишка». И многоэтничность нашей страны – очень сильный ее ресурс, который, на мой взгляд, не оценён до конца. А между тем очень мощно, что есть у нас это умение жить вместе, оставаясь разными. Об этом надо говорить и это надо показывать.

— Иногда фильмы могут повлиять на реальную ситуацию. Я слышала, после того как ваш фильм «Дальний план» увидели представители Министерства культуры на фестивале «Докер», вас пригласили для консультации по проблеме кинофикации удаленных уголков нашей страны. Расскажите, о чем вы беседовали? Отслеживали ли вы, как изменилась ситуация с кинофикацией после вашей встречи?

— Мы встречались и с представителями Министерства культуры, и с представителями Фонда кино, который непосредственно курирует строительство кинотеатров. Одно дело – понимать масштабы этой отрасли, а другое – увидеть детали, которые обнаруживаются только после длительного пребывания на месте и наблюдения. Этот документальный киновзгляд и был интересен представителям руководящих структур. Встречи были ценны для обеих сторон, а представителям власти был очевидно интересен режиссерский взгляд на конкретные детали процесса кинофикации.

Мы рассмотрели много конструктивных предложений, которые в итоге были приняты к обсуждению. Например, мы говорили о том, что у главных фильмов-новинок, которые идут в сельских кинотеатрах, очень сложный заградительный барьер. За новые фильмы просили довольно большие деньги на старте проката, которые маленькие кинотеатры себе позволить не могли (по-моему, около 30 тысяч рублей). Поэтому новинки, блокбастеры всегда шли на селе вторым или третьим экраном, подчас когда они уже появились в Сети. Это усложняло весь процесс. И как раз в это время, не знаю, под влиянием наших встреч или просто так совпало по времени, этот заградительный барьер отменили. Это было очень важно и ценно.

— Вы снимали и короткий метр, и полный, и мини-сериалы. В чем основные отличия между этими форматами и какой формат вам ближе?

— Я долгое время считал, что самый удобный формат для дока – это именно короткий метр. В доке мне всегда комфортно смотреть условно 30-минутные истории, потому что это лучший способ передать и накал, и энергию. Их удобнее смотреть и в интернете. Для того чтобы снимать полный метр в доке, нужно иметь особый повод. Это должна быть такая история, которую иначе чем полным метром не снимешь. Такие поводы, такие истории есть, но их мало, и часто мы наблюдали тенденцию, когда явно короткометражную историю просто размазывали по хронометражу, чтобы искусственно сделать из нее полный метр. История не тянула, и это просто был затянутый короткий метр.

Все-таки в документальном материале редко есть такой накал, как в игровом, такая спрессованность времени, которая позволяет этот накал создать. Жизнь не настолько драматична, как может придумать сценарист или фантаст. И даже полные метры, которые я снимаю сейчас, все равно при всей своей целостности сохраняют этот отсыл к короткометражности. А если говорить про документальные сериалы, то это, по сути, подчас сборник короткометражек.

— Вы привезли фильм «Народный герой» на фестиваль «Окно в Европу» в этом году, а в прошлом были в жюри этого фестиваля. В разные годы вы участвовали в жюри таких смотров, как «Одна шестая», «Флаэртиана» и др. На примере тех фильмов, которые представляют на фестивали сегодня, какие тренды вы видите? Какие темы больше волнуют документалистов?

— Сложный вопрос, потому что нет сейчас каких-то однозначных трендов, что касается тематики доков. Но очевидно, что идет тренд на качество технического исполнения. Стали качественнее и дороже снимать, четче свет, лучше камера и подход стал более индустриальный. Видимо, это влияние стриминговых платформ, которые задают определенный уровень качества. И все на него ориентируются.

Второй тренд – есть ориентация на поиск сегодняшнего героя. Каждый его видит по-своему. Мы живем в переломное время, и всем интересно, а кто он сегодня – современный герой? Если недавно мы могли сказать, что это был, например, айтишник, человек «цифровой», то сегодня герой – это, наверное, тот, кто принимает активное участие в нынешних политических событиях. Если мы говорим, что герой – это простой человек, то это третий подход. А если мы считаем, что сегодняшний герой – это медийная персона, которая соответствует интересам массового зрителя, – то уже четвертый.

— Как на общем фоне выглядит региональный док? Какие регионы чаще присылают заявки на фестивали?

— Региональное кино вообще в последние годы получило определенный импульс, благодаря тому, что сейчас не имеет принципиального значения, где именно вы снимаете документальное кино. Везде есть хорошая техника, везде есть доступ к качественному образованию, а главное, везде есть сюжеты, которые надо увидеть и уметь с ними работать. Поэтому все больше фильмов присылают из разных регионов. (Подробнее о региональном кино с Владимиром Головневым мы беседовали ранее – ред.)

Так или иначе, лидерами остаются Екатеринбург, Пермь, Якутия, Новосибирск. Очень хотелось бы, чтобы и остальная Сибирь – и Омск, и Красноярск, и другие города – тоже поддержали эту тенденцию. Там кино тоже снимают, но, может быть, эти области не так ярко представлены.

Еще важно отметить, что, если 15 лет назад термин «региональное кино» все-таки носил некоторый аутсайдерский оттенок, то сейчас всё по-другому: это просто означает, что люди обращают внимание на истории, которые происходят рядом с ними. И даже герои моего фильма, этноблогеры, не хотят никуда уезжать.

— Вы сами из Омска. С какими основными трудностями сталкивается сейчас кинематограф в вашем регионе?

— Омск имеет очень сильные культурные корни – театральные, музыкальные. Но не кинематографические. С этой точки зрения, этот регион молодой. Такого культурного гумуса, который есть, например, в Екатеринбурге или Новосибирске, в Омске нет и не было никогда. Поэтому все, что сейчас там делается, делается, условно, с нуля. Это сложно, и поэтому такой опыт очень ценен. Эти люди – первопроходцы в известной степени.  

Сейчас в Омске проходят кинофестивали, которых раньше не было. Последние лет десять там начало активно развиваться фестивальное движение. Сейчас идут разговоры о школе, которая должна воспитывать молодых кинематографистов, что очень важно. Но главная проблема в том, что в Омске пока нет полноценной киноиндустрии. Там нет рибейтов, очень популярных в разных регионах, которые могли бы привлечь съемочные группы и помочь развивать индустрию. Там нет системного кинофестиваля – одного, большого, коим раньше было «Движение». Такой фестиваль стал бы точкой входа в индустрию для сибирских кинематографистов. Всё это требует комплексного решения. Я убежден, что многие в этом заинтересованы. Но для того, чтобы необходимые перемены произошли, требуется время.

— Хотелось бы поговорить об истоках. Вы обучались в Независимой школе кино и ТВ «Интерньюс», в мастерской Владимира Фенченко и Марины Разбежкиной. Какие советы ваших мастеров вам запомнились и помогают в профессии до сих пор?

— Всё, что говорили и Марина Александровна, и Владимир Алексеевич, оказалось особенно важным, когда я стал самостоятельно снимать. Все, что связано с честным долгим наблюдением, когда мы не пытаемся структурировать жизнь искусственно, а отталкиваемся от реальности, – это Марина Александровна. Глубина наблюдения, невмешательство в естественное течение жизни и глубокий человеческий контакт с героем – это те базовые «школьные» принципы, которые были очень важны в ходе самостоятельных съёмок.

Владимир Алексеевич – это человек, который зарядил не только меня, а, как мне кажется, почти всю российскую кинематографию, игровую и документальную. Запомнилась его мысль, что не столь важно разделение на кино документальное или игровое – важно наличие истории.

Я сейчас дебютирую с игровым полнометражным фильмом «Цинга». Через месяц у меня мотор. И я несу эту мысль в себе. Меня иногда спрашивают, хочу ли я уйти в игровое кино? И я ловлю себя на мысли, вспоминая Владимира Алексеевича, что не хочу никуда «уходить». Интересно ли мне снимать игровое кино? Конечно интересно. Интересно ли мне снимать док? Очень интересно. Но я не хочу куда-то «переходить», «перебегать». Для меня не важны границы игрового и документального, подчас это неделимые вещи. Есть просто кино – и подчас неважно, игровое или документальное.

— На какую тему будет ваш игровой дебют?

— Эта тема, связанная с северной мифологией. В основу картины легла местная легенда о страшной болезни цинге. Фильм будет сниматься на Ямале и расскажет про то, как сталкиваются магистральная культура и локальная культура кочевников-оленеводов. Сюжет будет разворачиваться в удаленном стойбище, куда с православной миссией приходят священник и послушник.

— Чем отличается работа над доком от работы над игровым фильмом? Говорят, что история в доке рождается на монтажном столе…

— Я бы не согласился с этим, ведь чтобы что-то родилось на монтаже, нужно это прожить, чтобы все это случилось, выстрадалось. Док создается не на монтаже, а в жизни, в первую очередь, в правде своей, в реальности. И задача документалиста – увидеть историю и оказаться в нужное время в нужном месте, и при этом четко понимать, что ты хочешь снимать в этом многообразии происходящего. Важно не пропустить момент, быть внимательным и сосредоточенным.

Во многом правы те, кто говорят, что игровое кино рождается в сценарии, но очень многое рождается и на площадке. В любом случае это поиск. Имея сценарий игрового фильма и съемочный план, я уверен, что когда мы окажемся на съемочной площадке, там будет много незапланированного, документального, – того, что принесет и подскажет жизнь. Хотя планировать в игровом кино приходится намного больше. В доке ты имеешь право на «слепое» погружение в реальность. В игровом кино ты должен заранее придумать этот мир и только потом создать.  

— Смотрите ли вы доки других режиссеров? Кого из них могли бы выделить?

— Мы работаем и общаемся с Евгением Григорьевым, смотрим фильмы друг друга, и это всегда ценно. Мне нравится то, что делают Настя Тарасова с Ириной Шаталовой. Их проект «Докер» – это всегда подборка знакового, свежего доккино. Выделил бы последний фильм Ильи Желтякова «Последний теплоход». Есть любопытные дебюты. Фильм «Отцы» Юрия Мокиенко, например, в прошлом году я посмотрел несколько раз на разных киносмотрах – очень уверенный дебют и тонкое авторское чувство юмора.

Наша кинокомпания «Игра» сейчас при содействии Фонда поддержки регионального кинематографа (ФПРК) снимает второй альманах, над которым работают талантливые молодые режиссеры. Мы заканчиваем проект, рассказывающий о синдроме любовной зависимости. Это серия историй нескольких людей, которые сталкиваются с любовью как болезнью. Не секрет, что любовная зависимость – это диагноз, где помимо романтики, светлых чувств и «бабочек в животе» присутствует аддикция. Та любовь, которую принято воспевать в классической литературе, подчас становится состоянием, которое по крайним проявлениям похоже на классические формы зависимости. Это тонкая материя: она требует долгого наблюдения, погружения в жизнь этих людей. Интересно рассматривать эту реальность, а не ограничиваться заключениями экспертов и психологов. Последнее можно легко найти в интернете. Для нас же важно рассмотреть, как живут эти люди, как они думают, как общаются, где делают паузы, когда им больно, о чем скучают и что их постоянно тревожит. Мы не даем оценок или рекомендаций, как выйти из этого состояния, но длительное наблюдение позволяет зрителю многое для себя найти.

У нас на этом проекте работают четыре девушки-режиссера, которые по-разному исследуют эту тему. Я являюсь продюсером и художественным руководителем проекта.

 

Текст – Анастасия Сотникова