Елена Ласкари: В доке терпение не всегда нужно

Фильм Елены Ласкари «Можно я не буду умирать?» о непростых отношениях матери и смертельно больной дочери был представлен в ряде фестивалей, прошедших недавно в разных регионах нашей страны. Картина взяла Приз зрительских симпатий на «Докере». В интервью MovieStart режиссёр рассказала, как из непростых историй получаются хорошие фильмы, в чем специфика работы с медийными героями и назвала главные качества документалиста.

— Елена, как вы попали в кино и на телевидение?

— Всё было плавно и логично. Сразу после ВГИКа, учебы в мастерской Алексея Юрьевича Ханютина, я запустилась с дебютом под названием «День милиции». Это было в 2005-м году. Примерно в это же время я начала работать и на телевидении. Режиссёр Иван Твердовский искал себе помощника и со-режиссера, и наш общий знакомый порекомендовал меня. Вместе мы сделали телевизионный фильм «Маршалы Победы: Жуков и Рокоссовский». Так я начала свою телевизионную деятельность и параллельно снимала собственные авторские фильмы.

В 2008 году вышла моя картина «Портрет “под мухой”» о ленинградском художнике и поэте Олеге Григорьеве. Это был очень личный авторский документальный фильм, с элементами анимации. Он номинировался на «Лавр», был показан на «Артдокфесте», получил кучу призов. И вот фильм увидел Александр Архангельский, известный публицист, писатель. В тот момент он искал режиссера на свой большой телевизионный проект «Отдел» о философах-шестидесятниках. Мне позвонили и предложили работу. И понеслось… Потом я как-то регулярно участвовала в крупных телевизионных проектах.

В индустрии работает сарафанное радио, если ты сделал что-то хорошо раз, два, тебя рекомендуют, к тебе обращаются. Таким образом ты становишься узнаваемым, частью профессионального сообщества. Это я имею в виду телеиндустрию. С онлайн-платформами мне пока не доводилось работать, не могу ничего сказать. Сейчас «прокатаем» фильм на фестивалях, дальше попробуем договориться с платформами. Посмотрим, как всё сложится.

— Вы на «телеке» с начала 2000-х. Правда ли, что дока тогда было больше, а сейчас его меньше?

— Мне сложно это комментировать, не могу сказать, что я телевизионный режиссёр, который всё про это знает. Я сделала свой первый фильм, а потом достаточно продолжительный период времени работала с телеканалом «Культура», который в принципе заточен на производство телевизионных документальных проектов. Возможно, действительно, раньше документального кино было больше на ТВ, но, по-моему, док никогда не занимал какие-то супер-рейтинговые позиции. Мне кажется, в нашей стране док никогда не был широко популярен, это всегда было какое-то нишевое кино. Если вернуться в студенческие годы, вспоминаю, как на просмотре студенческих работ, когда показывали док, большая половина зала просто вставала и уходила. И возвращалась, когда начинали крутить игровое. Мы, документалисты, всегда «варились в собственном соку». Кстати говоря, всегда было и чёткое разделение на тех, кто занимается телевизионным и так называемым «реальным доком». Мне в этом смысле повезло, я нахожусь «по обе стороны баррикад», но мой случай, скорее, исключение.

— В чём заключается это разделение?

— Есть реальный док, когда снимаешь жизнь не вмешиваясь в неё. Безусловно, камера оказывает некое влияние на героев, но, преимущественно, ты просто наблюдаешь, причём достаточно длительный период времени.

В телевизионном кино работа происходит в довольно сжатые сроки. Ты сильно зависишь не только от сложного расписания героя, но и от условного набора эпизодов, которые тебе позволят снять. К примеру, перед тобой стоит задача сделать фильм к юбилею известного дирижёра. Вот ты приезжаешь к нему, берёшь интервью, затем интервьюируешь его коллег, близких друзей, родственников, снимаешь его репетиции, концерты, ищешь хронику, добавляешь какие-то архивные кадры, и у тебя получается кино телевизионного формата. Если же ты озадачился идеей снять «реальный док» про дирижёра и его жизнь, тогда тебе, условно, уже нужно будет следовать за ним по пятам, сопровождать его в купе на гастролях, прийти, наконец, к нему домой и, может, даже поселиться там на какое-то время. Что едва ли произойдёт, согласитесь. Вообще, как правило, у известного и популярного человека большой опыт и привычка к «определённому» съёмочному процессу и выработанная годами манера держаться в кадре. С непубличными людьми проще: они иначе ведут себя перед камерой, они более открыты в каком-то смысле и порой выдают более широкий спектр эмоций и реакций, что ближе к реальному доку.

— Вы много работали с медийными людьми. Если обсудить эту манеру держания в кадре – какие приёмы вы использовали, чтобы показать человека, а не его медийный образ?

— Это действительно непростая задача, но её в любом случае необходимо решать, если ты хочешь сделать кино об известном человеке. Медийный образ очень сложно увести на второй план, а хочется же показать героя с какой-то новой стороны. Ещё важно как-то подступиться к нему, наладить эмоциональный контакт, а такие люди в большинстве случаев довольно закрытые. Ты начинаешь смотреть работы о нём, сделанные до тебя, читаешь его интервью. И в результате стараешься приходить на съёмки хорошо подготовленным. Но опять же, тут всё зависит от конкретной персоны, от его человеческих качеств, и даже от его настроения в данную минуту и ситуации, в которой вы находитесь, – грубо говоря, «на какой кобыле ты к нему подъедешь».

— Приведите, пожалуйста, примеры.

— Например, мы снимали сериал о дирижёре Владимире Спивакове. Вот мы приехали к нему во Францию, где он в тот момент находился, записывали большое интервью несколько дней. Поездка уже подходила к концу, а очень важные для меня эпизоды всё ещё не были сняты из-за занятости маэстро. Я очень переживала, что мы останемся без этих сцен, и каждый день с мольбой в глазах напоминала об этом Владимиру Теодоровичу. Он успокаивал меня, говорил, что всё будет хорошо, и просил не волноваться. И он сдержал своё слово: в последний день надел концертный костюм в тридцатиградусную жару, вышел в город, и мы сняли нужный нам материал: вот он идёт по улице, здоровается и разговаривает с людьми, останавливается, гладит собаку… шагает туда-сюда и «везде, куда мы его попросили»… И это большое счастье, когда твой вип-герой, прекрасно понимая тебя и твои задачи, идёт тебе навстречу. Это большая редкость и удача.

Когда я готовилась к съёмкам фильма о дирижёре Владимире Юровском, то обнаружила, что о нём ранее никто и ничего не снимал, во всяком случае, я не нашла каких-то кинолент. И мне нужно было нащупать какой-то образ будущего фильма. И почему-то в какой-то момент мы стали говорить с ним о личных ощущениях детства, страхах и снах. И вдруг перед нами раскрылся удивительный человек с совершенно чудесными и трогательными историями, из которых и сложился образ этого выдающегося музыканта. Мы попали в точку – ему самому было приятно и увлекательно разговаривать на эти темы. Поэтому и фильм получился достаточно искренним и необычным, на мой взгляд.

Или работа с режиссёром Андроном Кончаловским, с которым мы записали прекрасное интервью для фильма о его деде, художнике Петре Кончаловском. Его практически и спрашивать особо не пришлось – блестящий монолог родился с ходу. Однако поволноваться всё же пришлось, когда мы попросили Андрона Сергеевича уделить нам время на съёмку некоторых несложных мизансцен.

«Ребята, у вас 10 минут. Скажите мне, откуда и куда я должен пройти, где сесть и когда встать, но учтите, что через 10 минут я уйду», – он четко дал понять, когда мы должны закончить. И только благодаря высокому профессионализму нашего оператора, мы уложились ровно в срок.

— То есть вы используете постановочные сцены, которые, вроде бы, документалисты избегают.

— В телевизионном кино их не избежать. Вы можете сидеть в засаде и ловить, когда Андрон Сергеевич выйдет из дома и пойдёт из пункта А в пункт Б. А можете его просто попросить сделать это и за 10 минут снимете сцену, по качеству не уступающую, а возможно даже превосходящую ту, которую бы вы сделали в «полевых условиях».

— Если перейти от телевизионного кино к доку, расскажите, пожалуйста, какие фильмы, темы предлагать современной молодёжи, которая интересуется неигровым контентом.

— Сегодня подростки и сами постоянно что-то снимают и тут же выкладывают свои видео в интернет. Пусть это и нельзя назвать кино: это какие-то рилсы, клипы и т.д. Но их запрос на реальность очевиден. Причем на реальность жёсткую, честную, острую и свободную… И тут вопрос – как создавать этот док в условиях действующего законодательства? С нашими ограничениями, можем ли мы сейчас снимать жизнь во всех её проявлениях? Это вопрос, касающейся, кстати, всего документального кино сегодня. Может ли современная документалистика честно отражать реальность и поднимать те или иные злободневные вопросы? У меня нет ответа.

— Сейчас много говорят о региональном кино, многие авторы вдохновляются какими-то аутентичными историями того или иного субъекта РФ.

— У нас большая страна, и в каждом регионе, безусловно, можно найти много разных тем и героев. Всё зависит от того, что конкретно интересует автора, что у него болит. Нравятся вам национальные танцы или костюмы, это замечательно – поезжайте и снимайте. Но, наверняка ещё есть авторы, которых волнуют и какие-то насущные социальные проблемы людей, например. И сейчас им очень сложно выразить своё отношение к ним посредством создания аудиовизуального произведения, не нарушив действующее законодательство. Что он может сделать в сложившихся условиях? Иносказательно, художественно «высказываться»? Ну, вероятно. Иногда это может получиться, но иногда это невозможно.

— Расскажите об участии фильма «Можно я не буду умирать?» на прошедших недавно фестивалях – «Докере», «Саратовских страданиях», «Флаэртиане».

— Для меня всегда волнительно показывать фильмы зрителям и их героям. Мне очень приятно, что фильм получил приз зрительских симпатий на «Докере», для меня это большая радость. Видимо, история взбудоражила не только нас, но и нашла отклик в сердцах зрителей. На «Флаэртиане» и в Саратове были интересные дискуссии после показов. Иногда после таких встреч открываются какие-то новые неожиданные смыслы и слои, которые ты вроде и не закладывал в фильм, а тебе о них рассказали… это удивительно для меня.

— Расскажите о фильме «Можно я не буду умирать?».

— В 2018-м году я делала док о девушке, которая оставила актёрскую профессию и ушла в волонтёрство, начав работать в благотворительном фонде «Дом с маяком». И однажды я оказалась на одном из мероприятий детского хосписа. Там было много детей с разными заболеваниями, и среди них я увидела смешливых девочку-подростка, лет 15, и её маму, которые вначале показались мне то ли волонтёрами-аниматорами, то ли родственниками подопечных хосписа. Но потом оказалось, что девочка Настя и есть подопечная хосписа, просто внешне её смертельное заболевание никак не проявлялось. И мама её показалась мне настолько бодрой и весёлой, что я и подумать не могла, что люди в такой ситуации могут улыбаться. И я, к своему стыду, поняла, что ничего не знаю об этом, нахожусь в плену каких-то стереотипов о людях, столкнувшихся с такой бедой. Меня это зацепило – новая ситуация, новая история, новые герои, новые состояния, которые меня триггерят. Так я решила снимать фильм.

Потом эта история растянулась на четыре года: мы искали деньги, питчинговались, в итоге собрали средства и сделали картину. И то, что в сложившихся условиях мне выпала возможность так долго быть рядом с моими героями, наблюдать, проживать с ними и радость и боль, сослужило хорошую службу фильму. С течением времени ты более глубоко погружаешься в этот мир, а герои становятся более понятными, объёмными, глубокими.

— Как не нанести эмоциональный ущерб себе, погружаясь в эту сложную тему?

— Если я не проживу эту историю со своими героем, у меня кино не получится. Но это исключительно мой опыт, не могу сказать за коллег. Если я снимаю кого-то, то переживаю все эмоции вместе с героем. Мы становимся если не семьей, то достаточно близкими людьми. А иначе я не представляю, как это передать на экран. Это действительно эмоционально затратная сфера, и если документалист хочет снимать такие камерные, личные истории, так углубляться в жизнь людей, он должен понимать, что придётся что-то отдать взамен. Частичку себя. А может, и не частичку – кусок.

— При каких обстоятельствах лучше не лезть в историю?

— Ты никогда не знаешь наверняка, получится история или нет. И опыт тут не причем, такие сомнения переживают и состоявшиеся кинематографисты. Но своего героя ты чувствуешь на интуитивном уровне. Если не лежит душа, то не надо. Если очень хочется, но страшно, мне кажется, надо перебороть этот страх и сделать. Лучше сделать, чем не сделать.

Это такой же тонкий вопрос, как и вопрос режиссерской этики. У каждого своя граница дозволенного, и я считаю, что лучше снимать, во что бы то ни стало, а разбираться уже на монтаже. На сьёмке вредно рефлексировать по этому поводу. Когда сядете за монтаж, тогда и начнёте рефлексировать. А там и разберётесь, а нужна ли вам эта «сомнительная неэтичная сцена»… Документальное кино настолько вариативно, настолько иногда бывает страшным и жёстким… но, ведь это и есть реальная жизнь. Ведь мы пытаемся поймать эту реальность. Как тут сгладить острые углы?

— Корректно ли фильм «Можно я не буду умирать?» относить к импакт-контенту?

— Нет. Фильм вообще не про это. Я никогда никого ни к чему не призываю и не стремлюсь оказать влияние на чьё-либо сознание. Я всегда выбирала темы, интересные лично мне, порой даже не задумываясь о том, интересно ли это кому-то ещё. То, о чём я рассказываю в этом фильме, вполне могло случиться в любой семье, и заболевание дочери тут не при чём. Фильм – про то, как трудно сосуществовать в определённых ситуациях, как трудно сделать выбор, про зависимость и созависимость, про любовь, про жизнь и смерть, но больше про жизнь – о том, как важно не потерять надежду. Моим героиням 15 лет и 40. Эти любящие друг друга женщины, которые не могут жить одна без другой, но при этом обе хотят свободы. И это очень сложные отношения. И как ситуация обостряется, когда в жизни мамы появляется мужчина. И чем всё закончится, не ясно – пусть зритель сам размышляет и делает выводы. Документальное кино, на мой взгляд, не даёт ответы, оно только ставит вопросы, а зритель уже сам ищет их. Или не ищет. Даже если он их и не начнёт искать, но хотя бы задумается об этом, на мой взгляд, уже хорошо.

— Какими качествами должен обладать документалист?

— С этого учебного года я начала преподавать в Институте современного искусства. Мы этот вопрос задали нашим студентам. В основном они назвали такие качества как уверенность, смелость, упрямство и настойчивость. Это всё хорошо, но, на мой взгляд, главное в работе документалиста – любовь к своим героям. Мы можем быть сколько угодно уверенными в себе, но жизнь порой складывается так и заключает тебя в такие обстоятельства, что вся твоя уверенность моментально улетучивается. Ты должен любить людей, несмотря ни на что, понимать их – у каждого поступка есть своя причина.

Как сказал Саша Расторгуев (режиссер – ред.), плохой человек не может снять хорошее кино. Думаю, он прав.

Ещё терпение – очень хорошее и важное качество для документалиста. С другой стороны, его отсутствие тоже может работать на автора. Провокация, динамика, импульсивность, протест – могут вырасти в стройный индивидуальный режиссёрский стиль. Не хочешь или не можешь ты быть терпеливым, так и не будь таковым. Ты – это ты.

— Порекомендуйте, пожалуйста, нашим читателям книги и фильмы для прочтения и просмотра.

— Сложный вопрос, как тут всё можно перечислить… Меня в свое время поразили «Наша мама – герой» Николая Обуховича, «Элегия» Александра Сокурова. «Дикий, дикий пляж. Жар нежных» Александра Расторгуева – целая энциклопедия русской жизни, которая рассказывает обо всем. Это очень пронзительно, трагично и про любовь. Фильмы Герца Франка я бы добавила. Вот первое, что пришло в голову.

— А книги?

— Почему-то сразу подумала про «Жизнь Клима Самгина» Максима Горького, каким бы странным это ни казалось. Ещё обожаю читать всякий треш, страшилки разные. Не знаю, насколько вашим читателям это пригодится. А вот произведения классической литературы пусть читают, и как можно больше (улыбается).

 

Беседовала Алевтина Колдунова