Влад Кеткович: «Мне нравится мой стиль жизни»
— Влад, расскажи, пожалуйста, как ты пришёл к тому, что, когда ты появляешься на разных фестивалях и питчингах, все улыбаются до ушей, узнают тебя, либо заинтригованным шепотом задают соседу вопрос «а это кто, в тельняшке?»
В.К.: Пришёл своим путём: я вообще-то педагог по образованию, закончил географический факультет. И мы со старших курсов начали совершать какие-то безумные поездки, — первая у нас была в Казахстан, на плато Устюрт, такой поднятый кусок земли, там было невероятно интересно. Добирались мы туда в каком-то брошенном водовозе, внутри цистерны. И там мы встретили кочующих казахов с юртами, святое место нашли, древний караван-сарай, лазали по обрыву с альпинистским снаряжением, много чего там было – в общем, я понял, что такие вот поездки, с приключениями и путешествиями, это очень круто, но куда это толком применить — я не знал сходу, и сначала стал пописывать всякие статейки. Потом мы провели очень необычные путешествия, побывали в Африке у пигмеев, например. Спускались на деревянных долбленых пирогах вниз по реке Итури – притоку Конго. Среди нас был такой путешественник Толя Хижняк, он у нас учился на геофаке и к тому моменту как-то взял и прошел тысячу километров по дикой Сельве в Амазонке, и во многом, может быть, благодаря ему было понятно, что можно заниматься чем угодно. Это же были 90-ые годы, свобода в воздухе и такие вот фантастические поездки получались.
— Когда взяли в руки камеру и почему?
В.К.: В первый раз взяли камеру с собой через год после Казахстана. В Африку. И то, чем мызанимались, я бы назвал визуальной антропологией. С камерой ты просто наблюдаешь за жизнью племени, снимаешь их обряды, как они охотятся, как живут. Потом даже по ТВ показывали, что мы сняли – в передаче «Взгляд». На следующий год мы с Толей поехали в Южную Америку, там жили у индейцев, принимали с ними галлюциногены, общались с шаманами местными – тоже был ничего себе опыт, запоминающийся. А потом наступил кризис, 2000-й год, и с Толей мы как-то разошлись. Но после кризиса я снова начал ездить и записывать, скорее как журналист. То есть я почти во всех наших географических журналах напечатался и опубликовался, от «Вокруг света» и «National Geographic» до «GEO Россия», фоткал и находил сюжеты, делал материалы.
И вот в числе прочих тем, в Бурятии я делал уже журналистское исследование Республики. Бурятия — интересная, там Байкал, буддизм, староверы, шаманы. И вот я там напоролся в деревне старообрядческой на мужика, который в 70 лет, выйдя на пенсию, стал рисовать картины, маслом. И в одной комнате у него были иконы, а в другой — голые женщины, в кустодиевском таком стиле. И вот тогда я вдруг понял, что он герой уже не просто журналистского очерка, а именно кино про него надо снимать. Это был мой старт в области авторского документального кино, так сказать. Я сделал со временем про этого мужика, его, кстати, звали интересно – Поликарп Еромолаевич Судомойкин, — фильм «Нежный жанр», и он много призов получил. Но сделал кино не сразу – опыта же не было, сначала снимал сам, потом нашел режиссёра местного из Бурятии, но в итоге автором стал известный режиссер Алексей Иванович Погребной…
— То есть, можно сказать, жизненная необходимость тебя привела к этому делу…
В.К.: Ну по сути так и получилось, — статьи писать стало скучновато, они выходят в журнале и забываются. А фильм долго делаешь, он потом еще живёт на фестивалях. Мне стало интересно делать фильмы, — с одной стороны. А с другой, я долгое время был очень верен географии, и первые мои шесть фильмов, которыми я до сих пор горжусь, назывались Географической Энциклопедией, то есть мы брали регион — Алтай, Башкирию, Осетию, или Псковскую область, — и делали полный портрет этого региона с точки зрения географии, этнографии, культуры. Да я и сейчас, если в кино есть этнографическая составляющая, отдам предпочтение такому проекту – если действие где-то далеко происходит, у каких-нибудь народов наших необычных, с традициями. Это же безумно интересно все!
— А потом куда вы это пристраивали?
В.К.: Ну наш цикл географический мы в итоге даже на «Культуре» показали, а так они по разных каналам прошли более мелким. Именно с этим циклом я уже и деньги первые стал получать как продюсер. То есть мы начали снимать в 2003-2004 годах, будучи сами по себе. У меня был друг-оператор, Лёша Стрелов. Я с ним познакомился в Бурятии, в итоге он в Москву приехал и сейчас успешным оператором стал. Сериалы телевизионные снимает. Переломный момент произошел после фильма об Алтае, мы его с Лешей вдвоем снимали, прожили там все лето практически, весь Алтай излазали. Ну у меня там кое-какие знакомые были в Горном Алтае, я там раньше как журналист бывал. Так вот этот фильм, про Алтай, мы показали потом на местном телеканале в Бурятии – и вдруг попали с ним на премию «Тэфи-регион», причем сразу в финал. А тогда слово «Тэфи» много чего значило, это была главная телевизионная премия страны. И вот приехали мы в Комарово, и я попал в компанию настоящих телевизионщиков.
С тех пор как-то закрутилось все, я стал подавать официальные гранты, и можно считать, стал продюсером. То есть такой, селф-мэйд продюсер, от сохи, без образования. Да, естественным путем. Ну я еще шучу часто, когда спрашивают, почему я стал продюсером – объясняю, что я просто ничего хорошо делать не умею – ни снимать на камеру, ни режиссировать, ни монтировать… Ну вот что остается, спрашивается?
— Вообще редкий случай – любой на твоем месте, оказавшись в ситуации «бери камеру — снимай», причислил бы себя к сонму режиссеров…
В.К.: Да нет у меня пресловутых режиссерских амбиций! И потом профессия продюсера, на мой взгляд, очень творческая на самом деле. Ты же создаешь произведение – сначала возникает идея, которую ты хочешь превратить в фильм, ты с ней ходишь, думаешь, а потом что-то начинает раскручиваться, получаться – и вот, глядишь, год-полтора проходит, а ты уже и фильм произвел! Но сам я режиссировать никогда особо не хотел, мне продюсером быть проще, и это мне доступно – могу и со сметой повозиться, и деньги мне интересно получать, гранты всякие искать и заполнять я умею, да и юрлицо у меня с 2000 года было, когда я свой Фонд этногеографических исследований зарегистрировал.
— Влад, какими качествами, по-твоему, должен обладать идеальный продюсер документального кино – кроме, конечно, уже названного тобой отсутствия режиссерских амбиций?
В.К.: Не могу сказать за всех, скажу только за себя. Кстати, никак не назвал бы себя идеальным продюсером – идеальный, это, может быть, тот, кто получает в Минкульте по 8-10 проектов в год и производит фильмы все время, производит. У меня совсем другая история, мне гранты почему-то до сих пор потом и кровью даются. Вот, например, в прошлом году я подавал в Минкультуры 4 заявки с отличными режиссерами, был уверен, что пару проектов выиграю – и что вы думаете? Ни один проект из моих поддержан не был. А идеальный продюсер – он бы, наверное, все четыре заявки бы выиграл и посмеивался бы над таким, как я. Так что вопрос сложный. Входы-выходы знать надо, чтоб в России идеальным продюсером-то быть, а я так пока. Дерзаю. Становлюсь на ноги в свои 42, оперяюсь еще, видимо.
А насчет качеств – это, наверное, умение найти режиссера и проект, их соединить. У меня по-разному получается. Иногда сам хожу с идеей и ищу режиссера – так я «Нежный жанр» снял про Поликарпа-художника, там важно было подобрать режиссера, который бы вытащил проект, разговорил бы героя – Ермолаич был не соловей, с трудом раскрывался. И я нашел мастера именно такого провинциального кино, в хорошем смысле, Алексея Погребного, у него целая палитра таких прекрасных характеров из российской глубинки собрана. Нашел, съездили мы к нему с моей соратницей Марией Чупринской, познакомились. Потом грант выиграли – и в итоге кино получилось, фестивали, призы, показы на телеканалах разных, в т.ч федеральных.
А иногда по-другому совсем бывает, приходит ко мне режиссер и говорит «А давай-ка, Влад, снимем кино на такую-то тему». И я понимаю, что тема суперская, что снимать надо – и начинаю финансирование искать. Так у меня, например, с Володей Копушем было, единственным режиссером Республики Тува. Володя ко мне пришел на встречу в Москве и рассказал, что есть у них в Туве американец, Шон-Патрик Куирк, он живет сейчас на окраине Кызыла, строит юрту на участке, который ему правительство Тувы выделило, пока времянку, а потом будет там дом постоянный строить, так как он женат на тувинке и у них уже трое детей. А так он уже заслуженный артист Республики Тува, хоть и приехал туда всего лет семь назад, но уже освоил горловое пение, и поет горлом в Тувинском национальном оркестре. Я Володю слушаю – и понимаю – ага, есть контакт. Будем делать. Круто. И в итоге через год уже кино «Кушкаш-оол» сняли, действительно, на «Культуре» показали, по фестивалям с ним проехали – хорошо же!
Так же у меня большинство моих международных проектов получаются. Я вообще несколько лет назад достался от этой нашей не вполне понятной мне до сих пор системы финансирования фильмов, когда тебе могут дать, а могут и не дать — и решил посмотреть, а что там у них, на Западе – благо, язык был, я еще успел в юности год в Америке рейнджером поработать. Не в Техасе, правда, а в Аппалачах – учил там американских детей Америку любить. Но не суть. Поехал я, значит, на Запад. А я за их документальными фильмами давно наблюдал, они мне нравились многие – все они почти были по часу или вообще часа по полтора, все с сюжетом, с героями отличными. Съемки там достойные – короче, как не крути, а на наше бюджетное финансирование такого кино не снять – и я решил узнать, как они снимают документальное кино. Оказалось, там очень развита копродукция – когда разные страны объединяют свои усилия и вместе работают над одним проектом. Там и телеканал может быть игроком, и частные кинокомпании из разных стран – все вместе, вскладчину, делают кино – а польза от этого, главным образом, самому кину – бюджет получается тысяч двести евро или больше, а это же все видно – вот отсюда и съемки, и если наблюдение, то можно и несколько лет снимать, и качество у постпродакшена совсем другое. А у нас в целом не разгуляешься – 20 тысяч евро получил и через год принеси свои полчаса в Госархив. Другая система, понимаешь, другой подход. А я люблю в экспедициях дальних снимать, не в Подмосковье – и понимаю, что, если герой интересный, да и вообще любое настоящее развитие истории – чтобы это снять, на это время нужно – год, два. В общем, западные методы работы мне показались интересными и правильными, и я стал их интенсивно осваивать.
— Влад, по-моему, ты по своей природной скромности утаил самые главные свои качества, которые тебе на самом деле помогли сделать имя — это твое добродушие и благожелательность, чем может похвастаться мало кто из продюсеров, и еще — способность устанавливать контакт с разными людьми. Поэтому ты так нравишься европейцам – они видят русского лысого в тельняшке, добродушного, общительного, любящего жизнь и выпить! Ты создал целый образ.
В.К.: Я думаю, сейчас как раз важный момент будет, мне нужно выпустить ряд моих новых фильмов, потому что образ парня в тельняшке, который любит выпить, должен быть подкреплен фильмами. Вот сейчас первый фильм, слава богу, вышел – «Ленинлэнд», и очень неплохой. У нас с Аскольдом Куровым, режиссером, кстати говоря, премьера скоро в Голландии – наш фильм показывают в день открытия Олимпиады, 7 февраля! А это очень важно, что мы довели фильм до эфира, прошли все стадии производства – это значит, что мне, как продюсеру, можно доверять. Сейчас с теми же голландцами, надеюсь, будет уже проще разговаривать! Я вообще очень хочу выпустить все те фильмы, которые я питчинговал, тогда это будет значить, что я оправдал доверие и могу быть веселым парнем в тельняшке. Ты обязательно должен выпускать продукт. Высокая коммуникативность, личное обаяние — это стопудово плюс, за рубежом на фестивалях и питчингах любят, когда ты открытый. И, кстати говоря то, что меня привлекает в западной системе, это как раз, ее открытость. Там даже в денежных делах все вполне транспарентно, по-честному, ты знаешь, сколько денег на фильм приносит твой партнер по копродукии, и видишь, куда и как он их тратит. А ты, соответственно, сказав партнеру, что принесешь на фильм определенную сумму, должен ее принести и потратить на фильм, и ты уже не захочешь себе из нее покупать джип, к примеру. То есть захотеть-то ты, конечно, можешь, но – партнеры не поймут. Там зарабатывают на фильме, складываясь вместе на производство. Хотя документальное кино как бизнес модель, очень неважно работает, к сожалению. Проблем хватает – и аудитория в целом уходит с телевидения, и расходы на культуру становятся меньше, да и вообще повсеместно, не только у нас в стране, интерес к интеллектуальному продукту, конечно, не так велик, как к развлечениям.
Еще о качествах продюсера – мне кажется, здорово, когда у тебя есть подлинный интерес к проекту, к тому фильму, который в итоге выйдет. Умение договариваться с режиссерами, они люди творческие, сложные. Надо уметь находить команду и вести бумажные дела, без мучений делать заявки, сметы и отчеты. Постепенно появляются люди, которые входят в твой круг, на которых ты можешь рассчитывать. И все-таки, несмотря на наличие многих этих качеств, повторюсь, я пока не могу назвать себя супер успешным российским продюсером, потому что я не вхож в систему государственную, и даже не уверен, что хочу становиться системным, в этом плане, продюсером.
— Странно, что ты вообще еще держишь в голове эту систему…
В.К.: Держу потому, что, если я на западе представляюсь как продюсер, то обязан находить какие-то деньги и здесь, подтверждая, что эти проекты интересны на родине. Я должен находить хотя бы 30 тысяч евро, приезжать и говорить, что вот, ребята, я нашел тридцатку у себя в Министерстве культуры, ура, а теперь я вас слушаю, что можете предложить вы. Это важно, на самом деле, в международной копродукции находить средства у себя дома, хотя, как показывает опыт, можно и без этого. Мы вот с Аскольдом наш «Ленинленд» два года снимали на свои деньги, практически. Нам только те самые голландцы, которые в наш проект изначально поверили, дали несколько тысяч евро – и мы на них купили камеру, с ней Аскольд в музей Ленина в Горках и ездил. Он даже на работу туда устроился, мы еще, я помню, на питчингах говорили «бюджет нашего фильма состоит из зарплаты режиссера, который работает в музее Ленина и получает 200 долларов в месяц».
— Других путей и вариантов у нас нет?
В.К.: Ну, если только у тебя есть родственник-бизнесмен, и его заинтересует какая-то тема. Я не очень-то много работал с частными деньгами, потому что не очень много знакомых бизнесменов, а среди бизнесменов не много тех, кто готов вложиться. С парой предпринимателей даже перестал общаться после того, как я просил у них поддержать фильм какой-то суммой – видимо, в их кругах поддерживать документальное кино как-то не принято. Еще о художественном они могут подумать, а мы у них где-то там, за горизонтом интересов. А у частных и даже государственных компаний денег тоже лучше не брать, я вот, даже работая с Газпромом, делая о них фильм, об их рабочих, не просил у них деньги, иначе бы иностранцы это неправильно восприняли. Так что, как не крути, а родное Министерство культуры и Агентство по печати не обойти, получается.
Мне кажется, что еще краудфандинг — интересная тема, динамично развивающаяся система, для каких-то проектов он вполне может сработать. Мы сейчас пробуем крауд-фандинг на одном-двух проектах, с одним нашим таджикским проектом, с режиссером Ириной Зуй, про народ Ягноб, ищем деньги на стадо овец, например. Чтобы наш главный герой мог переехать, наконец, в горы свои – он без овец туда не хочет идти, говорит, без овец зимой не выживет. Вот мы и запускаем сайт – к каждому крупному донору прикрепим свою овцу, как в зоопарке. Посмотрим, не знаю пока, как пойдет эта тема.
Да, есть еще некоторые специфические источники – мы, например, уже несколько лет получаем гранты от Фонда Серафима Саровского. Фонд православный, но тут у нас сошлись интересы – мне интересно делать цикл фильмов о монастырях России, у нас же много удивительных монастырей в стране, а им интересно такой цикл поддерживать. Началось все лет пять-шесть назад, мы тогда снимали наш географический фильм о Псковской области и работали, естественно, и в Псково-Печерской лавре. С монахами познакомились, и они нам сами предложили снять пару документальных фильмов уже специально для их паломников. И так получилось, что мы в итоге провели в монастыре около полутора месяцев, в общей сложности. А поскольку мы жили с братией буквально бок о бок – вместе трапезничали даже, они к нам привыкли и перестали на нас как-то совсем обращать внимание. Интервью такие откровенные дали, как старым знакомым. В итоге, мы им фильмы сделали, уехали, а остался очень необычный материал – монахи же редко кого к себе допускают, обычно к ним телевидение на день-два заедет, все отснимет и репортаж выпустит, все по-поверхности, а тут прямо какой-то контакт получился. И вот мы подали заявку в Фонд Серафима Саровского, я рассказал нашу историю, и выиграли грант – и в итоге получилось хорошее кино, «Монастырь в веках и лицах». На православных фестивалях призы получал. Так мы с тех пор стараемся по одному монастырю в год снимать – действительно, целый цикл может получиться лет через пять — десять. Сериал такой православный.
Так что искать надо продюсеру, конечно, разные источники финансирования, но и везение какое-то, стечение обстоятельств, тоже должно быть!
— На основе чего ты принимаешь решение работать с тем или иным новым режиссером? Что тут играет роль – его предыдущие фильмы, твоя интуиция, или еще какие-то критерии?
В.К.: Ну я уже про Алексея Погребного и про Володю Копуша рассказал – и моя интуиция может быть, работала, и ощущение, что тема пойдет, было – но эти фильмы, несмотря ни на что, как-то остались внутрироссийскими, западные фестивали их не особо жаловали. А я, поскольку последние годы все-таки в векторе копродукции работаю, могу об этих международных своих проектах рассказать, тут тоже по-разному бывает.
Так получилось, что одновременно со мной еще у нас начинали интересоваться этой темой, западными путями производства кино, копродукцией, несколько режиссеров – мы вместе ездили года три-четыре назад на первые семинары в этой области, узнавали, что им там надо, на Западе, какие темы могут пойти. И вот на одном семинаре ко мне режиссер Елена Демидова подошла, и говорит – а давай сделаем фильм о рабочих-вахтовиках, которые добывают на севере газ, я там бывала, там у них истории у всех интересные, плюс тундра. И я подумал – Европа, газ, это может быть интересно для международной, особенно европейской аудитории – они же там нашим газом все обогреваются! И так у нас с Леной закружилось, понеслось, третий год работаем, сейчас уже съемки закончились, остался монтаж – надеюсь, в этом году кино выйдет. Делать его было очень интересно – все шишки копродукционные понабивали, почти на всех питчингах поучаствовали, аж до Канады доехали, на Хот-Доксе выступили, но зато постепенно и партнерами обросли – сейчас вот у нас это уже вполне себе такая российско-норвежско-финская копродукция, с хорошим бюджетом тысяч в сто тридцать евро, фильм должен выйти полнометражный, планируем минут на 80. И снимать его, конечно, было очень прикольно – поездки на крайний север, в месторождение Бованенково, откуда начинается Северный поток, постоянные переговоры с Газпромом, который после первой экспедиции перестал понимать, что мы там снимаем, экспедиции в малые города, где наши герои-вахтовики живут со своими семьями. Короче говоря, эта тема пошла в междунароном смысле, оказалась востребованной. Сейчас фильм закончить надо обязательно, мы много сил в него вложили. Или хороший режиссер Татьяна Соболева тоже сама мне предложила тему про плавполиклинику в Сибири, на реке Обь – тоже куча питчингов, европейцам, на уровне истории, эта тема очень понравилась, активно нас везде приглашали. Ситуация похожая – провели четыре экспедиции за два года, сейчас в монтаж уходим.
Тут в обоих случаях я бы сказал, играла роль и моя догадливость, что тема может пойти, и тот факт, что и Елену и Татьяну я уже знал и видел их предыдущие картины – ну и к этому, конечно, добавился тот факт, что они были готовы к эксперименту – хотели идти дальше наших обычных фильмов по 26 или 39 минут, хотели узнать про западный рынок, про возможности копродукции – векторы у нас совпали. А с «Ленинлендом», например, по-другому вышло – мне Аскольда Курова посоветовала его педагог Марина Александровна Разбежкина. Бери, говорит, Влад, моего ученика – не пожалеешь! А Ленин – это же, действительно, такой культтреггер, человек, ответственный за мировую революцию, миф, как Че Гевара! В общем, внял я слову мастера, взял проект режиссера Аскольда Курова – и не пожалел, «Ленинленд» у меня первый законченный фильм оказался, который вышел на западе.
— Ты же рассказал, что иностранцы не всё в этом фильме поняли. ..
В.К.: Там просто очень много специфического, постсоветского. Аскольд работал в музее два года, глубоко погрузился. Фильм слишком умный оказался, и, конечно, он для нашей больше территории, голландцам понять это все тяжеловато. В какой-нибудь восточной Европе проще. Но пусть работают над собой! Они уже, кстати, написали, что провели предварительный просмотр в таргет-группе, фильм понравился, так что рассчитывают на понимание своей аудитории.
— Помню, режиссер Вардан Ованесян рассказывал курсу Марины Разбежкиной, как адаптировал материал для каждой заинтересованной страны – для Германии – один хронометраж, для Америки – покороче, для Японии – в другом порядке и в два раза длиннее… Ты следуешь этой системе?
В.К.: Вот мы сейчас делаем фильм с Кириллом и Ксюшей Сахарновыми, там у нас героини – ЛГБТ-активистки, оппозиционерки, которые против политики Путина, и немецкий канал один просит 26-минутную версию. А у нас на руках сейчас 70-минутный фильм. И при этом 52-минутную версию мы одновременно делаем как общеевропейскую телевизионную. Но, естественно, я как продюсер заинтересован в том, чтобы фильм, в итоге, купил и немецкий этот канал, и чтобы фильм через дистрибьютора дошел бы до как можно большего числа других каналов, и чтобы фильм хорошо прошел по фестивалям. Так что приходится делать разные версии, действительно – такова жизнь.
Кстати говоря, этот фильм вскрыл интересную такую проблему – вот я старался на протяжении трех последних лет европейцев чем-нибудь удивить отсюда, из России – то им ныне действующий музей Ленина покажу, то корабль на реке Обь, где по полгода плавают двадцать постепенно офигевающих друг от друга врачей, то быт вахтовиков с их коптерками и буровыми. И все эти закупающие редактора говорили, цокая языками – ох, как интересно, ах, какая тема – но денег давать не спешили, и копродюсеры ко мне наперегонки тоже не бежали. А вот как только появился остро социальный и актуальный политический проект (а Кирилл с Ксюшей умеют найти героев и отлично делают именно такое, актуальное и протестное кино с человеческим лицом) – и что же мы видим? Копродюсеры появились на первом же крупном рынке, в Риге, вскоре, в Лейпциге мы уже подписали контракт, Кирилл сразу поехал монтировать в Вену, сейчас интерес к фильму проявляет крупный фестиваль, дистрибьютор с нетерпением ждет 52-минутную версию. То есть европейские телеканалы, при том, что заявляют, что мы им про Россию интересно практически все, конечно, заинтересованы в первую очередь в острых, протестных темах. И вообще, политические и актуальные темы интересны, конечно, в первую очередь, это надо понимать, выходя на международный телевизионный документальный рынок. Думаю, сказывается еще и тот факт, что этнографии и экзотики все наелись в 90-ые годы, здесь было тогда много иностранных групп, — после обрушения Железного занавеса они сняли и тундру, и тайгу. Но мне все равно интересна этнография, и я буду её пробивать, лоббировать. Бросать то, что мне нравится делать, я не собираюсь.
— Можно ли сказать, что ты одержим кино?
В.К.: Ну что уж прямо вот так сразу – одержим, нет, конечно! Так, — посмотреть люблю, делать мне кино интересно. Одержим я уж, скорее, идеей наконец-то на этом кино заработать – уж больно надоело снимать на свои деньги и еле-еле сводить концы с концами.
— Скорее всего, да! Но не признаешься.
В.К.: (Смеется) Ну если только в таком плане, что я много своих денег вкладывал в проекты, особенно международные, с которыми сейчас выхожу на рынок, однажды даже машину продал. Просто тут с одного питчинга ничего добиться невозможно, нужен массив-атак, чтобы тебя запомнили, узнали. И вот я свои 3-4 проекта рассылал везде, а их много куда отбирали – и был период, когда приходилось все, что я зарабатывал здесь, спускать на эти поездки туда, на всякие разные рынки-питчинги-учебные семинары. У моей соратницы Марии Чупринской, с которой мы растили дочь Мишель, было ко мне очень много вопросов в ту пору. Наверное, это была одержимость – но я примерно представлял, что я хочу и куда иду, и понимал, что это такая трудная, но необходимая фаза пути. Кажется, она еще даже не закончена. Хотя были в этом вхождении на западный рынок и свои приятные неожиданности – например, мы с Татьяной Cоболевой, только договорившись начать работать над проектом про сибирский плавучий госпиталь, подали заявку на деньги на развитие в английский фонд Пума (Channel4 BritDoc Foundation) – и вдруг немедленно выиграли грант, выиграв в конкурентной борьбе со всем миром — настолько понравилась экспертам заявка. Соответственно, тем же летом мы уже собирались в первую экспедицию.
— На европейских питчингах больше принято доверять тандему продюсера и режиссера, а когда видят на презентации одиночку-режиссера, сравнивают ситуацию с Латинской Америкой, где тоже нет денег в кино, но есть горячее желание снимать…
В.К.: В идеале продюсер должен представлять фильм. У нас есть режиссеры, которые представляют сами свои проекты – Манский, Косаковский, Мирошниченко. Но это все «большие дяди», которым со мной или с другим продюсером работать незачем, у них свои студии и установившиеся партнеры за рубежом. Я же сделал ставку на молодых режиссеров, с их интересными идеями. И для молодого режиссера, конечно, намного лучше представлять проект с продюсером – во первых это означает, что у него уже есть партнер, что ему уже доверяют, как минимум, в его стране. Во-вторых, продюсер – это гарантия, что есть юридическое лицо, киностудия, а значит под проект режиссера можно давать деньги.
— Получается, режиссер — это исполнитель? Прикладная функция?
В.К.: Режиссер — это креативный элемент, создатель, а продюсер — это гарантия, что есть лицо, фирма, что фильм будет сдан, что деньги не пропадут, по крайней мере, будет с кого спросить – ведь именно продюсер заключает контракты. Продюсер старается и найти деньги, принести долю из своей страны. Так что обычно это тандем, неделимый союз, важен и тот и тот, и, действительно, в международной практике, как правило проект представляют оба персонажа. Режиссер говорит о том, как будет снимать фильм, кто его герои и почему именно эта история крутая и ее необходимо снять и потом всем посмотреть – а продюсер говорит о своем опыте в производстве фильмов и рассказывает о бюджете и финансовом плане. Это нормальная, здоровая практика. Хотя иногда встречаются и площадки, куда зовут только режиссеров – как правило, это на самой ранней стадии развития проекта – на уровне идеи, сценария, или только продюсеров – когда проект уже ясен, и остается обсуждать только финансовую сторону.
— А вообще, по твоим наблюдениям, опасаются давать деньги всем или нам в особенности?
В.К.: Ну сама подумай: приходит такой парень, лысый, в тельняшке – и говорит, дайте-ка мне денег. Вот и они думают, давать или нет. Мне нравится мой стиль жизни, и я не хотел бы одевать пиджак и галстук, идти на питчинг и в 9 вечера запираться в комнате, чтобы не дай бог не выпить лишнего на вечеринке. Нужно быть узнаваемым, независимо от того, откуда ты приехал. И это не сразу получается, это вопрос планомерного вхождения. И уже когда тебя узнают, тебе начнут доверять – не сразу, у меня первый год практически вхолостую прошел, только на 2-3-й годы появились деньги и контракты – несмотря на то, что, в общем, тельняшке я так и не изменил. А сейчас уже у меня есть настоящие партнеры в разных странах, люди, с которыми я могу разработать совместную стратегию продвижения проекта, кому могу позвонить по Скайпу и посоветоваться – пойдет такое или нет, пригласить к сотрудничеству. Надеюсь, что вот эта составляющая будет прибывать и дальше – это еще и то, что называют на западе нетворкинг, когда ты знаешь людей, а люди знают тебя – и из этого могут вырастать порой какие-то фантастические предложения или совместные проекты, о которых ты даже думать не думал.
— В фейсбуке все следили за твоими передвиженями с иностранцами до Сочи через село Хреновое, как за эпизодами комедии, какого-нибудь «Джека Восьмеркина – американца»…
В.К.: Это как раз и есть тот самый нетворкинг, в системе которого я уже существую. Через знакомых финнов (инвесторов «Мужского выбора» с Еленой Демидовой) на меня вышли создатели 10-серийного проекта «Русская Арктика с Вилли Хаапасало», им понадобился русский продакшн-менеджер, прекрасное было предложение – я и всю Арктику увидел, и денег заработал, так еще и Вилле отличный парень, веселый, компанейский. А география у нас какая получилась – Белое море, Канинский полуостров, Ямал, Таймыр, север Якутии, Чукотка, а сколько приключений было – проект-мечта просто! Идеальное лето было для меня.
А недавно вот через режиссера Аню Моисеенко, выпускницу Марины Разбежкиной, пришло предложение доехать до Сочи с журналистами, они делают интернет- и печатную версию этой поездки.
В их задачу входило сделать поездку на русском внедорожнике, я сначала предложил им Уазик старый, а потом все-таки передумал и решили поехать на Ниве. Она и то два раза сломалась, с Уазиком бы, наверное, больше бы мучились! По просьбе журналистов, проезжали мы только через малые города и деревни. И тут мой опыт, моя география понадобилась. Я проложил неплохой маршрут по трассе Дон. Правда, сделали исключение — километрах в трехстах от нас проносили олимпийский факел, и мы ночью рванули туда, в Мичуринск, всю церемонию с утра отсняли.
Маршрут поездки получился что надо — мы сняли маленький индустриальный город Новомосковск. И старинный русский город Елец. И деревню с собственным планетарием — Новый Курлак. В Новомосковске была свадьба необычная, со стрельбой в воздух. Было и везение – мы встретили марафонца, который сам бежал в Сочи, он вообще юристом работает, но любит сверх-марафонские забеги. Магия путешествия такая образовалась, и, когда мы зашли в Ельце в монастырь, в это время туда пришел мужской хор священников с окрестных земель, который они собрали впервые за 90 лет. У них был рождественский стол, было вино, они выпили его и тут-же грянули песней, и наши гости бросились записывать музыку на диктофон. Пели батюшки прекрасно! В итоге оказались у одного из них дома, и там уже закусывали и пели Гражданскую оборону, Воскресение, Кино. У казаков походили по станице, и люди везде принимали открыто. В итоге мы добрались до самого Сочи, доехали даже до Красной Поляны, несмотря на все пресловутые препоны, уже на местном таксисте.
— Что пытались найти в Сочи и нашли ли?
В.К.: Конкретно в Сочи ребята хотели встретиться с гей-активистами и проститутками. Поговорить с ними хотели. Ну и везде они хотели общаться с самым простым народом – спрашивали, как жизнь, какие планы, что думают о предстоящей Олимпиаде. В целом вроде народ у нас радуется Олимпиаде, сложилось впечатление. Прикольная получилась поездка, репрезентативная. Предолимпийская.
— Твои советы молодому продюсеру? Учиться лавировать вне системы?
В.К.: Я считаю, человек должен сам пройти свой путь, научиться этому сложно. Я год походил на курсы продюсерские на ВКСР, и не могу сказать, что это прям-таки много чего мне дало, кроме того, что я познакомился с людьми. Нет каких-то шаблонов, как стать успешным продюсером. Хоть и всякие курсы существуют, я и сам недавно ходил на подобный, его Саша Марченко организовывала – в «Культбюро», там больше уже про большое кино, постановочное. Я с удовольствием походил на этот 5-дневный воркшоп для продюсеров — полезные вещи были, про графику компьютерную поговорили, про бюджеты, как кино сейчас делается, на примере конкретных фильмов. Учиться тоже надо. Естественно есть какие то вещи, которые надо знать, я для себя не исключаю, что займусь как-нибудь и художественным кино, хотя документальное мне сейчас, наверное, интереснее – короче, надо все равно знать тенденции, что происходит, уметь какие-то вещи делать на практике – вот и хожу иногда на всякие семинары. Повышаю квалификацию. Учится, учиться и учиться – так еще великий Ленин завещал.
— Когда будешь преподавать сам?
В.К.: Такой задачи у меня нет, я не одержим этой идеей (смеется). Думаю, несколько лет мне еще нужно набирать опыт, как минимум закончить свои долгострои для Европы, может быть, спродюсировать свой первый художественный фильм. Не думал об этом пока.
Беседовала Дарья Хренова
