Никита Карцев: Фильм «Кино 3.0» – это аутотренинг и поиск любви

Осенью 2023 года в онлайн-кинотеатре Premier вышел документальный фильм «Кино 3.0», повествующий историю российского кино, начиная с распада СССР. В рамках проекта «Русский док: история и современность», реализуемого при поддержке АНО «ИРИ», мы обсудили с режиссёром киноленты, кинокритиком, журналистом Никитой Карцевым, как из журналистики прийти в кино, почему док остаётся сложным контентом, почему индустрия игр опережает киноиндустрию и какова задача искусства.

— В сообществе Вас знают как журналиста, кинокритика. Почему Вы перешли в режиссуру? И с чего вообще начался Ваш интерес к кино?

— Я родился в военном закрытом городке в Тверской области. Вся культурная жизнь фактически была заключена в местном ДК. Я хорошо помню это типовое здание с колоннами и мраморной лестницей в стиле сталинского ампира, сильно выделявшееся среди панельных пятиэтажек. Там было множество бесплатных кружков: от русских народных танцев до рисования, но вот с кино были проблемы. У меня до 16 лет, пока я не переехал в Москву, просто не было опыта просмотра фильмов на большом экране. Кинообразование заменяла стопка VHS, которые отец записывал на домашний видеомагнитофон с телевизора. Мой личный топ возглавляли все части франшизы «Бетховен».

Но в старших классах к нам с Дальнего Востока приехали погостить дядя с моим двоюродным братом, с собой они привезли простенькую камеру. Мы с братом дурачились, снимали на неё всякую всячину в духе тогдашнего MTV. В какой-то момент мне показалось, что я нажал на кнопку записи, но съёмка не пошла. И наоборот, когда, как я думал, что нажал на «стоп», на самом деле запустил запись. У меня и раньше был опыт взгляда на себя со стороны: родители регулярно снимали разные праздники для домашнего архива. Но подобные home video по умолчанию искажены знанием, что тебя снимают. Было очевидно, что люди на записи и в реальной жизни похожи только внешне, а на самом деле между ними почти нет ничего общего. Но в том фрагменте, когда мы сидели перед камерой и даже не подозревали, что она снимает, все было иначе. Видимо, тогда и прошла некая инициация – когда я ощутил, что запись в определенных условиях может быть реальнее, чем сама жизнь. Правда, проанализировать и понять, что тогда со мной случилось, я смог сильно позже.

— Почему Вы начали писать о кино?

— Я поступил на журфак МГУ, во время учебы попал на практику к дальней родственнице: она работала редактором в отделе кино одной массовой газеты. У меня не было каких-то планов погружаться в эту тему, мне-то казалось, что я рожден быть писателем. Но как и все временное, я задержался в газете и кинокритике почти на десять лет. Потом еще пять с половиной проработал креативным продюсером на семейном телеканале. Но все это время периодически предпринимал попытки переменить участь: то сниму клип для подруги, то сделаю буктрейлер для дружественного издательства под выход очередного романа Франзена на русском. Но попытки эти были такие робкие, что их, кроме родителей, никто не заметил.

— Как быстро индустрия «приняла» Вас?

— Этого до сих пор не произошло. Все привыкли ко мне как к кинокритику, пишущему объёмные рецензии, а раз так, то зачем меня переименовывать в записной книжке. Даже внутри проекта «Кино 3.0», который я же и придумал, мне потребовалось сперва долго убеждать своих партнеров и коллег в том, что я не просто автор, а ещё и режиссёр.

— Расскажите о творческом замысле. Почему Вы выбрали именно эту тему?

— В феврале прошлого года я, как и многие мои герои, задавался вопросом – а зачем и кому сейчас нужна картина про кино? Казалось тогда и сейчас, что в жизни появились более насущные проблемы. Да и непонятно, каким языком и с какой интонацией говорить про прошлое, когда драматично развивающееся настоящее буквально в прямом эфире каждый день меняет его контекст. Вообще фильм получился гораздо более сдержанным, чем я. То есть, с одной стороны, надеюсь, в нем чувствуется ощущение тревоги, с другой – я пытался строить повествование, держа определенную дистанцию. Так, как наша современная история могла бы выглядеть еще тридцать лет спустя.

Моей задачей было провести некий эксперимент и сравнить, сопоставить фрагменты из игровых фильмов с содержанием новостей того времени. Что такое 1990-е и 2000-е? Это не только победы футболистов и хоккеистов, но и война в Чечне, убийство Влада Листьева, гибель подлодки «Курск» и т.д. В какой-то момент герои перестают интерпретировать реальность, а мы безучастно доносим до зрителя то, что с нами происходило, в версии федеральных каналов. Мне было интересно следить за тем, как в один период времени новости и фрагменты фильма идеально дополняли друг друга, не отличаясь не только по содержанию, но даже по цветокоррекции. Как, например, бесшовно хроника чеченской войны переходит в сцену из «Кавказского пленника» Сергея Бодрова-старшего. А спустя время кино и жизнь будто начали противоречить, спорить друг с другом. Так, во второй серии, посвященной в том числе расцвету и закату эпохи гламура, новые герои на экране проживают свою сладкую жизнь, пока рядом происходит теракт в театре на Дубровке.

Это принцип, по которому должно было идти повествование, и который чем ближе к нашим дням, тем чаще даёт сбой. Где-то сопротивляется материал: например, теракт в Беслане или убийство Немцова были, а игровых фильмов об этом нет. Где-то сама реальность уворачивается от фиксации.

В итоге из предполагаемой лёгкой прогулки, счастья от общения с любимыми фильмами и режиссёрами, устройства своей новой карьеры, я во время работы столкнулся с такими внутренними и внешними вызовами, о каких даже не предполагал, когда придумывал это всё в конце 2021 года.

— Правильно ли понимаем, что Вы пытаетесь провести параллели между тем временем и современностью?

— Конечно. Чеченская война ассоциируется с СВО, гибель подводной лодки «Курск» – с гибелью крейсера «Москва». Посмотрите фрагмент из фильма «Окраина» Петра Луцика, герои которого идут на Москву, – чем вам не бунт Пригожина? Ну и много других событий и сюжетов за 30 лет снова обрели свою актуальность. Достаточно посмотреть на то, как в повторный прокат в 2022 году вновь вернулись фильмы «Брат» и «Брат 2».

Но до этих событий мы в фильме сознательно не дошли. История «Кино 3.0» обрывается в конце 2021 года. Когда, с одной стороны, русское кино так преисполнилось, что улетело в космос – в прямом и переносном смысле. А с другой, тут, на земле, остались в тревожном одиночестве два подростка из фильма «Море волнуется раз» Николая Хомерики. Одногоиз них играет Ольга Бодрова – дочь Сергея Бодрова—младшего. Кстати, рабочее название фильма Хомерики – «Любовь». И с фрагмента другого фильма с таким же названием, но уже молодого Валерия Тодоровского, начинается в первой серии наша альтернативная история кино. Хочется верить, что в «Кино 3.0» за красочными локациями, съёмками, монтажом, как бы весёлым саундтреком и общей сентиментальностью чувствуется болезненное высказывание. Не знаю, видно ли это со стороны, но для меня это был постоянный аутотренинг, где я не столько продюсеров и зрителей, сколько себя постоянно пытался убедить, что несмотря на все, что с нами происходило и происходит, любовь никуда не исчезла. Даже если сам ты её не чувствуешь в этот момент не только вокруг, но и в себе.

— То, что Вы удачно находите повторение тех или иных событий в определенном промежутке времени, неудивительно – история в принципе циклична. Но почему всё-таки Ваша история кино начинается с 1990-х годов?

— Не могу я в 355-й раз рассказывать историю советского кино, а вот современное кино – это такая терра инкогнита, исследованием которой можно и нужно заниматься. Мы 30 лет строили новое общество, неслись вперёд, вообще не утруждая себя вопросами, куда и зачем. И вот сама жизнь приказала остановиться, оглянуться и осмыслить происходящее. Или хотя бы уже произошедшее.

— А герои Вашего фильма как осмысливают происходящее?

— Всё, что случилось с отечественной киноиндустрией, можно сравнить с большим спортом. Спортсмены готовятся к соревнованиям четыре года, а в преддверии олимпиады их берут и отстраняют. Мы все помним успехи российского кинематографа по состоянию на декабрь 2021 года. Наши сериалы – на первой странице Netflix, наши фильмы участвуют и побеждают на крупнейших международных фестивалях. А потом это всё в один момент оборвалось. Люди планировали свою жизнь одним образом, когда снимали за большие деньги, были подключены к международному процессу. И вся логика развития подсказывала нам, что если большой качественный скачок ещё не произошел, то вот-вот произойдет.

И вот произошло что-то другое. В результате общество, а следом и индустрия раскололась. И те, кто уехали, и те, кто остался, оказались в один момент в полной дезориентации. Мало кто успел адаптироваться к новой реальности. Далее этот стресс трансформировался у кого-то в цинизм, у кого-то в гнев, у кого-то в апатию, у кого-то в депрессию и безразличие. Есть и такие, кто по-прежнему словами или делами дают понять, что как бы ничего и не произошло.

— Они делились с Вами творческими планами на будущее?

— Как мы не знаем, что нас ждёт в ближайшее время, так и кинематографисты не знают, как снимать кино о новой реальности. Судя по сборам, зрителям как никогда сейчас нужны сказки – взгляните на успехи «Чебурашки» и «По щучьему веленью». Посмотрим, как себя проявит «100 лет тому вперед».

Для рефлексии художникам, зрителям, культуре вообще, мне кажется, нужны какие-то другие условия, как минимум – ощущение стабильности и безопасности. Я как зритель как раз испытываю огромную потребность в рефлексии. И фильм старался делать как приглашение к ней, как обращение к определенным ценностям и чувствам. Я понимаю, что сейчас это не супервостребованные эмоции и состояния, но надеюсь, что наше кино найдёт отклик у тех, кто устал от невероятно упростившейся реальности, разделённой на чёрное и белое. Хотя бы за то, что с ними разговаривают не с позиции развлечения и эскапизма или наоборот – обвинения и милитаризма, а с позиции сострадания и гуманизма.

— У Вас есть фильм «Рокет Джамп», который Вы снимали с Кириллом Алёхиным.

— Это полностью история Кирилла, я там лишь снял одну новеллу «Верните Ликкрита». Это всё наши с Кириллом бесконечные реверансы друг другу, а в случае с проектом «Рокет Джамп» – проявление его тонко и благородно устроенной душевной натуры. Я его познакомил с людьми, которые помогли ему реализовать этот альманах, и в качестве благодарности он пригласил меня снять одну новеллу. Я-то не считал, что Кирилл оставался передо мной в долгу, но и от приглашения принять участие в проекте не отказался, потому что мне показался интересным герой.

— Насколько тема киберспорта кореллирует с темой Вашего фильма «Кино 3.0»? Это же тоже в некотором смысле уход от реальности.

— Конечно. Вообще само название «Кино 3.0» намекает на эволюцию отношений кино и аудитории. Неспроста между цифрами «3» и «0» стоит точка. Вначале было, если хотите, аналоговое кино – «Кино 1.0», – где творцы находились на некоем Олимпе, недосягаемом для простых смертных. Эпоха «Кино 2.0» совпала с расцветом WEB 2.0 и развитием соцсетей, через которые зрители, уже без всяких критиков, сами давали оценку фильмам и вступали в коммуникацию напрямую с их создателям. Тогда кинематографист постепенно превратился из небожителя в такого же человека, как все остальные. «Кино 3.0» – это продукт новой реальности, когда съёмки с дронов, «кружки» в телеграме от близких, смешные мемы с котиками и видео с места трагичных событий превратились в один информационный поток, единый нарратив, у которого уже нет отдельно автора, режиссёра, а также нет и зрителя. Все одновременно играют все роли. Мы сами кликами, лайками, постами и репостами формируем свою кастомизированную реальность. Для каждого из нас снят и показывается в реальном времени бесконечный сериал, где грань между реальностью и вымыслом окончательно стёрта.

Если говорить про компьютерные игры, то там это произошло ещё раньше. Кино ещё учиться и учиться тем нарративным инструментам погружения и создания эффекта присутствия, что есть в арсенале у игр. Взять ту же вторую часть «The Last of Us», где ты сначала играешь за протагониста, а затем за антагониста, и к последнему ты уже не можешь относиться как-то предвзято, ты начинаешь понимать её, оправдывать, сопереживать. В игре ты сам принимаешь решения: к примеру, когда тебе нужно причинить кому-то боль, чтобы пройти уровень, ты должен сам нажать на кнопку и сделать это. Тут уже не зажмуриться как во время просмотра жестокой сцены фильма и не переложить ответственность на кровожадных сценаристов. Такие нарративные инструменты, действующие в игровой индустрии, обеспечивают пользователю совершенно иной уровень погружения. И та же классическая киноформа, как в сериальной адаптации всё той же игры, играм ощутимо проигрывает.

Это касается не только однопользовательских игр с упором на сюжет. Возьмите все эти онлайн-стратегии, где создаются альтернативные вселенные. В них играют миллионы людей, которые на это время перевоплощаются в орков, эльфов, собираются в сообщества, где стираются социальные границы, в которых важны только твои личные скиллы. Когда я снимал фильм про Кирилла Малофеева, российского киберспортсмена, выступавшего в турнирах по League of Legends, то столкнулся с очень интересным характером, которого нигде прежде не встречал. Киберспорт, как футбол в Бразилии – некий социальный лифт, порой единственная возможность игроку из бедной семьи выбиться в люди. А Кирилл – сын миллиардера и внук учёного. И куда ему податься, чтобы выразить своё я, чтобы доказать родственникам и прежде всего самому себе, что он чего-то стоит? Его мотивация вообще не строилась на деньгах, и в каком-то смысле она оказалась сильнее, чем у некоторых его тиммейтов. Можно сказать, что жизнь таких героев в играх отчасти более реальна, чем наша. И уж точно понятнее и справедливее что ли: там невозможны дипломатические хитрости, там нельзя сказать одно, а сделать другое. Всё как на Олимпиаде – всем сразу очевидно, кто выше, быстрее и сильнее.

— Поделитесь, пожалуйста, своим мнением относительно развития отечественной документалистики. Куда идёт док?

— С одной стороны, в документалистику, как вообще в производство любого рода контента, сегодня приходит всё больше денег. Значит, будет расти количество и качество фильмов. С другой стороны, есть определенный набор тем, на которые сегодня проще снять кино. Он ограничен – где явно, государственными законами и прочими предписаниями, а где негласно. Для такой сферы жизни, как искусство, любые запреты – это очень чувствительно. В принципе, можно и в нынешних условиях снимать вполне нестыдное кино, которое будет обладать и даже формировать какие-то ценности. Про тот же киберспорт или, например, про женскую футбольную команду в Дагестане. Но смогут ли эти фильмы в полной мере отразить нашу реальную жизнь?

— Каковы перспективы отношений у дока с онлайн-платформами, на Ваш взгляд?

— У руководителей онлайн-платформ пока не до конца сформировано понимание того, что в отличие от сериала, который даст им рейтинг сейчас и соберёт необходимый QPI, работа с трудным, авторским кино – это игра в долгую. Это работа по формированию аудитории, и её тоже можно делать креативно – записывать подкасты, интервью, приглашать экспертов, преподносить каждую премьеру как событие в культурной жизни. Конечно, при условии, если она действительно является событием. Но в первую очередь нужно не бояться смотреть на свое отражение в зеркале, чтобы было о чем снимать «Кино 6.0». И главное, чтобы было кому его смотреть.

 

Беседовала Аля Колдунова