Над своим дебютным фильмом Филипп Юрьев, выпускник мастерской Алексея Учителя во ВГИКе, работал почти 10 лет. Сейчас картина «Китобой», созданная на студии «Рок», победила в независимой программе Венецианского кинофестиваля Giornate degli autori, а российская премьера фильма состоится на Кинотавре. «Китобой» рассказывает историю 15-летнего чукотского подростка, охотника на китов, который влюбился в незнакомку из видеочата и ради нее решил преодолеть Берингов пролив. Редактор Moviestart Юлия Волкова пообщалась с Филиппом о создании фильма, Чукотке и планах на будущее.

Филипп, Вашу картину показали на Венецианском кинофестивале и на Кинотавре, а когда фильм увидит обычный зритель?

Я, конечно, очень хочу, чтобы люди смотрели этот фильм, чтобы зрителями стали максимально простые ребята, а не только фестивальная публика… Фильм будет представлен на KinopoiskHD  и, мне кажется, это хороший способ дойти до зрителя, тем более сейчас такое время, когда аудитория онлайн-платформ действительно широкая.

Существует такое мнение, что фестивальное кино – не для всех, у него особый зритель. Согласны ли Вы с этим? И какой зритель у Вашего кино?  

Мне кажется, это такой стереотип, который меня лично очень расстраивает. Если разговор идет об  авторском кино, рядовой человек сразу себе представляет что-то унылое, скучное, что надо смотреть с умным видом и притворяться, что понимаешь, иначе в интеллигентных кругах тебя не примут, — это не так. Мой фильм для самых разных людей, и в нём нет ничего, что было бы непонятно зрителю, у которого недостаточно знаний об истории кино или истории искусства. «Китобой» – картина про детство в деревне. Она про первую романтическую любовь, чувство, знакомое абсолютно любому человеку.

Я очень рад тому, что после первых показов фильм оставляет у людей легкое приятное ощущение. Многие, не видя фильм, готовятся получить мрачнейшую историю про затухание маленького посёлка, кровь, грязь и чукотскую безнадегу, а в итоге люди смотрят и оказывается, что это близко чуть ли не к комедии или сказке. И мне очень нравится, что так происходит, потому что я закладывал в фильм такой посыл. В нем я старался рассказать про свое детство. Хоть я и не рос на Чукотке, но события детства нас всех объединяют. В ребятах из фильма очень легко узнать себя, по крайней мере мужской половине: многие из нас были пацанами, которые гоняли на мотоцикле, не знали, чем заняться, и придумывали себе историю про каких-то девушек, просто потому что надо жить вечно в какой-то мечте. Это чувство универсально и близко не только рассуждающей о трендах светской публике, которой подливают шампанское в бокал на очередном престижном кинофестивале, но и простым людям трудовых профессий.

И, все же, почему именно Чукотка? Почему вполне себе универсальную историю про подростковую влюблённость было решено перенести на край света? 

Во-первых, есть сюжетное обоснование: посёлки на Беринговом проливе расположены максимально близко к Американской границе, и это вызывает очень странные ощущения. Америка всем кажется какой-то абсолютно запредельной и далёкой территорией, где люди живут в небоскрёбах и у них всё шикарно. И я много думал про то, что чувствуют в покосившихся бараках ребята с Чукотки, которые живут часах в пяти от Америки. Понятно, конечно, что эта Америка ничем не отличается от Чукотки —  это крайние Аляскинские территории, но дело даже не в этом, а скорее в ощущении того, что мечта совсем рядом.

Вообще эта история больше связана просто с каким-то дальним местом, но для меня всегда очень важно, где снимать. Возможно, это началось с моих ранних коротких метров. Я понимал: для того, чтобы в фильме появилось что-то живое и непредсказуемое, наполненное смыслом, место должно быть очень необычное. Мне очень нравится, когда исследуют дальние дикие места, в которых законы как будто работают по-другому. Чукотка — это вроде бы Россия, а с другой стороны, совершенно не Россия: здесь свой язык, свои поверья, своя религия, свой неповторимый характер у людей, свой ландшафт. И было очень интересно попробовать передать свое видение этого места, в котором даже законы кино работают по-другому и грани реальности стерты. У Чукотки своя энергетика, что позволило сделать фильм будто не моим: само место его создало.

От задумки до реализации фильма прошло около 10 лет. 20 лет и 30 лет – разный возраст, менялся ли сценарий за это время?

На самом деле, прикольно, что я за это время написал один-единственный сценарий вот этого фильма. Я не из тех, который делает сотни сценариев. Знаете, есть такие люди, у кого новая идея возникает каждую неделю. Я другой. Просто в какой-то момент у меня в голове созрела мысль, я записал её за час. Это было четыре страницы А4, и, мне кажется, если их перечитать сейчас — в этом весь фильм, все, что я хотел сказать.

Что важно для меня лично – это то, что даже спустя время после записи идеи, она не показалась мне чепухой. Я стал превращать её в сценарий. Это уже абсолютно другой процесс, даже не сказать, что очень интересный: нужно думать, как связать эпизоды и сцены, какую последовательность выстроить. И таким образом прошло достаточно много времени. Я особо не торопился, потому что после того, как была готова часть сценария, я понимал, что никакого кино я не сниму. Окружающие люди твердили: «Слушай, это все замечательно, молодец, но очнись, никогда в жизни этого не произойдёт, ты никогда не снимешь. Это дорого, трудно и вообще с такими историями невозможно получить деньги».

Но историю я дописал, и у меня сменилось несколько продюсеров прежде, чем я начал работать над проектом уже внутри студии «Рок». Самые сильные изменения коснулись, наверное, только финала. У меня он был очень мрачный. А потом я понял, что жить надо, улыбаясь. Так что всё хорошо. Продюсеры мне тоже говорили, что моя история не похожа на мрачняк, и странно, что я ее так заканчиваю. Со временем я осознал, что светлый финал здесь гораздо правильнее.

То есть желания снять что-то другое не было вообще?

Было, на самом деле. Со мной бывает такое, что иногда приступаешь к какой-нибудь идее, и она может тебе через пару дней показаться слабой, а спустя месяц – ерундой. Хороший показатель, когда ты открываешь сценарий каждый год и понимаешь, что ты по-прежнему веришь в написанное, и каждая сцена вызывает в тебе какие-то чувства. И если ты не совсем самовлюблённый графоман, значит это настоящее, твое.

Еще было дико смешно наблюдать за собой, когда я уже снимал эти сцены.  Действительно, так необычно, что вещь, которую ты уже привык воспринимать как какое-то литературное произведение, как текст на бумаге, превратилась во что-то, что на самом деле говорит реальный парень, один-в-один твой герой. Я просто привык ощущать фильм, что он всегда в процессе, всегда делается. И вот буквально недавно посмотрел его на экране и думаю: «Господи, он же готов уже. Просто нереально. Как бы уже всё, титры стоят. Это так странно». 

Чем Вы занимались в течение всего этого времени помимо фильма?

Я вышел из ВГИКа с чётким ощущением того, что сейчас начну съемки кино, и, как минимум, думал, что вызову у всех очень живой интерес. Когда вы воспитываетесь в капсуле, где все определяет настроение внутри вашего маленького курса – вы как комнатные собачки в питомнике. Ты выходишь в реальный мир и люди, которые тебя видят, говорят на собеседованиях: «О, а ты режиссёр, да? Из ВГИКа? Кино, творчество, да? Вот это вот все? Видишь себя Тарковским? – Ну, очень жаль, мы не можем тебе ничего дать. Желаем удачи». Так забавно студенческая амбициозность сочеталась с нулевой возможностью трудоустройства. Я в какой-то момент приуныл и понял: единственное, что я объективно умею делать – работать режиссёром монтажа. И в следующий  когда меня спросили:»А ты что снимал в своей жизни, кроме умных короткометражек для европейских фестивалей?», я сказал:  «Ну, я ещё умею монтировать». Мне ответили: «О, ну наконец-то. Вот у нас есть передача про внутренние войска, её надо кому-то монтировать. Хочешь?».  Хочу, конечно, если за это платят деньги.

Дальше я начал работать, где мог, на самых низкооплачиваемых проектах — например, для одной из сети кофеен я монтировал зацикленные видеоотчеты о мероприятиях, которые транслировались на плазменных экранах в кафе. За это мне вообще не платили три месяца.

Все то время я просто жил своим фильмом, по сути, я спасался им: «Никто не знает, но у меня зреет замысел фильма, и я скоро прорвусь». Но прорыва не происходило. И в какой-то момент я понял, что у меня нет никакой работы, нет никакого творчества, я вообще по нулям, по всем фронтам никуда не двигаюсь. Я почувствовал, что мне было бы очень интересно заниматься рекламой, для меня это была какая-то элита. И снова мне говорили: «Слушай, это вообще самая закрытая сфера, проще куда угодно режиссёром, проще даже твой фильм снять, чем попасть к нам в рекламу». Я рассылал резюме 350 раз в день, мне никто ничего не отвечал. Но в какой-то момент все получилось. Это все долго происходило, где-то год, я придумал, как мне обмануть всех: мне удалось устроиться на документальный фильм про Олимпиаду, был сперва одним из редакторов, потом одним из режиссёров. Я понимал, что не смогу никому показать целый фильм, потому что он идёт 3,5 часа. И я решил делать отдельные двухминутные ролики из того, что снимал – красивые истории спортсменов. У меня появилась гениальная идея – я просто скачал из интернета логотип БМВ и поставил перед роликом. Когда я показал ролики нескольким людям, они: «Прикольное видео, а что, это для БМВ?». И я говорю:»Ой, ну там спецпроект какой-то и парапапапапам». Они: «Ну понятно». Никто сильно это не проверял. И это помогло перейти на следующую ступень.

Моим входным билетом стала реклама для ведомства ДОСААФ. Мы сделали двухминутный фильм про мальчика, который собирается прыгнуть из самолёта с парашютом. История называется «The First Jump». Она абсолютно неожиданно получила награду Vimeo Staff Pick. После этого у меня появились агенты, как у режиссёра, и мне предложили снять рекламу Renault – компания внезапно захотела работать не с иностранным режиссёром, как это обычно бывает, а с российским. Им очень понравился мой ролик про парашютиста, и я оказался на большой, совершенно незнакомой мне территории, где бюджет рекламного ролика был выше, чем у моего полного метра, хотя идёт ролик одну минуту. Это была такая небольшая история, роуд-муви, где чувак ищет своего друга. Совершенно незнакомая индустрия меня безумно заворожила и показалась суперинтересной, и я смог решить извечную проблему всех режиссёров, что если ты хочешь снимать кино, то забудь про отопление и еду лучше, чем лапша быстрого приготовления. До сих пор я активно работаю в рекламе и сейчас мне кажется, что это очень интересная область, которая тоже по-своему развивается и имеет, в отличие от кино, честную конкуренцию.

Всё-таки, если сравнивать рекламу с кино, то какое для Вас самое главное различие и сходство у этих двух сфер?  

Все довольно просто, потому что в рекламе самое важное – просто дать ощущение какого-то смысла. В кино никогда не работают трюки, которые работают в клипах или в рекламе. В кино не спасёт красивый кадр, не спасёт закат, снятый на плёнку, не спасёт красивое сочетание неоновых цветов. Все, что работает и модно в коммерческом видео, в кино выглядит, как полная ерунда. В кино самое главное – это то, что ты хочешь сказать, и ты никуда не спрячешься. В кино ты голый.

Сейчас агенты появляются не только у актёров, но и у сценаристов, и вот у режиссёров. По Вашему опыту, нужен ли режиссёру агент, и как его можно найти? 

Эта система перекочевала с заграничной модели, в которой есть режиссёры, работающие эксклюзивно с определенными агентами. В России это пока развивающееся направление, и оно работает исключительно в рекламе. В кино тебе не нужен агент. Если ты – очень крупный режиссёр, тебе нужен секретарь, тайм-менеджер, ассистент, но иметь агента — это немного другое. Это люди представляют тебя на рынке. У нас это работает только в сфере рекламы, где есть тендерная система, где большое количество запросов на разных режиссёров, где режиссёра всегда ищут по рилу. Обращаясь к различным агентствам, заказчики просят посоветовать им режиссёра, который, например, интересно снимает спортивную тематику. И в таком случае агентство говорит: «У нас есть несколько режиссёров, а ещё молодой стажёр, посмотрите и его работы». Дальше через агента идёт коммуникация: агент отстаивает интересы режиссёра, его графики, его условия, его финансовые запросы, потому что в этой сфере всё очень насущно.

Реклама – система открытой конкуренции, это и подхлестывает к появлению агентств, к появлению запроса на разных режиссёров, запроса на новичков. Кино никогда тебя никуда не пустит, для этого надо быть человеком, который знает, куда идти, у которого есть связи и так далее. В рекламе немного другой путь. Конечно, везде надо пролезать. Это целая стратегия. Иногда она требует многих лет, но на самом деле я – пример того, что можно быть абсолютно ноунеймом и зайти и в рекламу, и в кино — всё реально.

Спасибо. Вернёмся к фильму. На каком этапе уже начала формироваться команда «Китобоя», и кто всё-таки с Вами дошел до конца? 

Команда у меня поменялась целиком… Когда мы готовились, у меня было чёткое ощущение того, с кем я хочу снимать этот фильм. Мы поехали на подготовку: художник, режиссер, второй режиссёр, директор. И потом так получилось, что вся эта группа, кроме меня, поменялась. По разным причинам, на самом деле, во многом потому что люди осознали трудность этого проекта, не все были готовы. Было понимание, что нам нужны особенные люди для этой истории, те, кто умеет работать в малой группе. Мы приехали на Чукотку, а это одна из самых дальних и самых сложных территорий для съемки, соответственно, на любой бюджет это влияет катастрофически, даже банально на вопрос аренды камеры, объектива. Если ты едешь на три месяца, это становится невероятными тратами. Соответственно, встаёт и вопрос пребывания каждого человека. И я понимал, что это не столько финансовые условия, сколько еще и творческие задачи: надо меняться, надо менять подход, иначе мы ничего не снимем. Мы не могли каждый раз передвигать камеру, тратить время — иногда надо было просто взять камеру и пойти. Поэтому мы сняли весь фильм на Black Magic Pocket 4k, хотя изначально мне это казалось дичью.  Я же пришел из рекламы, где лучшая оптика, лучшие камеры. И вот я вижу этого маленького уродца…

Но сейчас с нами работает постпродакшен из Польши, в Бельгии делается звук, и сколько бы людей ни посмотрело этот фильм, никто ещё не подумал, что это снято не на Алексу. Кино получилось абсолютно такое, какое нужно, и оно совсем не кажется любительским, дешёвым, каким-то некачественным. И это опять же, потому, что если есть, что снимать, и если есть кадр по мысли, по идее, по свету, по всему – то ты можешь снимать его на самую дешёвую камеру и это будет фильмом, который абсолютно никак потом не будет отличаться от фильма, у которого фантастически дорогой объектив, привезенный из Америки. В этом смысле картинку создает не техника, ее создает изначально идея, ее создаёт место, её создает человек.

Мы избрали такой подход, и смелых людей, кто готов был на это, оказалось очень мало. Я стал работать с Мишей Курсевичем и с Яшей Мирончевым – это два друга с отчаянным подходом, который работает. Для меня, как режиссёра, было важно не на крутую камеру снять с 20-ю сменами, а снять на самую дешёвую технику, но в 55 смен с маленькой командой — это было принципиальным условием. И до сих пор я считаю, что, если бы у нас было не 55 смен, а 53 смены, мы бы не сняли все, что надо. Мы сняли один-в-один по сценам, сколько успели. Мы знали, что нам нужно максимальное количество дней, потому что эта история очень непростая, содержит в себе эмоционально сложные актёрские сцены, сложные сцены с драками, с побегами. Ещё и съёмки в большем количестве на воде, острова, различные объекты, которые трудно снимать.

Как место помогало Вам со съемками?

Целый гигантский блок у нас вырос, которого не было в сценарии. То есть, по сценарию он был, но в фильме эта сцена стала ближе к финалу. Целая часть, где герой оказывается один на большой земле в тундре. И это оказалось таким местом уединения человека и природы, что родились новые сцены, которые усилили смысловую нагрузку всей картины. А  нашли эти мистические места мы абсолютно случайно.

А как происходил выбор главных актеров?

На самом деле, это был очень большой риск. Мы не знали, где искать актеров. Мне было понятно, что нужен гениальный пацан, и, если эту роль сыграет актёр, будет полный провал. Нужен был человек, который не играет, реальный, настоящий. И, конечно, я не мог такого найти, более того, когда мы приехали на кастинг на Чукотку, к нам приходили люди совершенно других типажей. В посёлках было чуть лучше: я мог представить кого-то из них нашим героем, но когда они открывали рот и не могли даже двух слов связать, становилось ясно, что это не наш вариант.

Но потом я зацепился за одно место, которое для меня стало спасительным – это такой своего рода детский дом, реабилитационный центр, в котором содержатся дети из разных регионов Чукотки. И они были уже более раскованные, курили, обсуждали девчонок. Я дал ребятам телефон и сказал: «Сыграйте, как будто вы смотрите на голую бабу». И в ответ услышал: «Ой, да тут и играть не нужно». Они смотрят в телефон, и я понимаю, что это уже близко к тому, что мне нужно. И тогда мы нашли друга главного героя Вову Любимцева (по роли его зовут Колян), который на самом деле, мне кажется, стал сокровищем фильма – эти его шутки, его манера речи, половина неправильных слов – все круто. Второго парня Вову Онохова мы нашли спустя время, случайно ткнули и оказалось, что нас ждёт целое приключение. Как я прикалывался на съемках, что вот у Вернера Херцога был Кински, так и у нас был свой настоящий Кински, потому что характер его не проще, он настоящий истерик, который сбегал, не хотел сниматься, чуть ли не резал вены, что-то выдумывал вечно. И при этом одновременно на раз-два он мог просто в кадре сделать то, что не всегда могут сыграть профессиональные актеры. Может, за счёт своего характера, за счет пережитых в жизни моментов, но вот он оказался тем, кто нужен. Когда его снимали, было очень смешно, я его обожал, смотрел на то, как он играет, и думал: «Господи, он просто гений». Но заканчивается съёмка, и он заявляет: «Как вы меня достали, пошли вы в ж*пу, я устал, я хочу спать, идите на*уй»,  и уходил. И в этот момент я его уже тихо ненавидел.

Сейчас вы продолжаете общаться со своими актерами с Чукотки?

Мне регулярно прилетают от них письма, типа «дай мне полковник» (500 рублей) или «дай мне рубль» (тысячу рублей). И это смешно, я их все равно люблю. Это вообще такая чукотская тема – попросить взаймы. Я знаю, есть такой стереотип: показали ребятам какую-то другую жизнь, как же дальше… На самом деле, они настолько цельные люди, что им абсолютно плевать на всю эту съемку. Они внутренне считают, что мы какие-то дебилы по жизни. Они спрашивали:  «А че вот реально это работа? Что ты там что-то изображаешь или просишь нас пошутить про сиськи на камеру — это типа твоя работа?». На самом деле, один из них хочет стать автомехаником, у него свои планы. И они вообще такие ребята, влюблённые в жизнь, как и многие чукчи. Они спокойно относятся к перемене места, они переезжают из посёлка в посёлок, берутся за разные работы, при этом наслаждаясь происходящим. Для них эта жизнь гораздо более интересное, чем нам кажется.

Вы начинали работать режиссером монтажа. Фильм монтировали сами?

Нет. Мы поехали на Чукотку уже с режиссёром монтажа Сашей Крыловым. Саша Крылов – это человек, который вообще, мне кажется, повлиял на меня с точки зрения стилистики фильма. То, что он делал, в корне расходилось с тем, как я думал монтировать —  я не планировал такую музыку вставлять, мне это казалось каким-то бредом. Но на самом деле то видение, которое он изначально предложил, какую-то его интонацию, простоту – в итоге, это все перекочевало на экран. И уже на площадке мы собрали минут 70 фильма, и даже музыка осталась в финальной версии. Вот представьте себе: интернета на Чукотке нет, он очень медленный, и то, что мы на флешке с собой взяли случайно, в итоге перешло в фильм. Музыка, которую Саша просто положил, чтобы бодренько было, как референс, в итоге выкупалась мучительно с переговорами. А я думал, что там будет такой, знаете, саундтрек какого-то задумчивого стиля музыки Дергачева для Звягинцева. А в итоге звучит Джонни Кэш, Джули Круз, музыка, записанная Дэвидом Линчем, и это все родилось от экспериментов на месте.

Сейчас, наверное, будет легче запуститься со вторым фильмом. Уже есть проект?

Обсуждения пока только идут. На самом деле ещё я, честно говоря, боюсь этой темы, потому что мне нравится то, что я так упорно и упорото, но сделал кино, отвечающее абсолютно всем моим внутренним взглядам на мир. Это очень трудно выразить. Мне хочется, чтобы следующий фильм рождался также. Абсолютно искренне.

Мне кажется, важно не сколько времени это делается, а сколько это должно быть прожито тобой. И мне кажется, это должна быть абсолютно твоя территория, а не просто из разряда:  а давайте сделаем сериал про что-то, потому что это сейчас круто.  Это всё не мой подход.

Спасибо. И последний вопрос. Как Вам кажется, с какими вызовами сейчас сталкивается индустрия? И как можно с ними справиться?  

То, что происходит сейчас, — жесть просто. Это как будто ты смотришь фильм про альтернативный мир, в котором все сидят дома, мы теряем рынок, теряем экономическое развитие, теряем возможность крутой конкуренции. И это все является хорошим стимулом, потому что есть проблема дефицита людей и хороших проектов. Я специально решил погрузиться в эту тему, и ничего нет хуже того, что сейчас происходит с онлайн-платформами. Почему-то все говорят:»О, у них там сейчас такая движуха». Я посмотрел и понял, какое же днище сейчас показывают. Вообще, что происходит? Дешёвые продукты, попытки поделить онлайн-платформы: у кого-то будет  Нагиев на карантине, у кого-то Чиповская. Они моментально и очень мобильно пытаются выдать новые идеи, новый формат. А в итоге что? Ничего.

Но есть и обратные истории: благодаря онлайн-платформам запустился абсолютно авторский сериал «Изгой», что очень круто. Надеюсь, онлайн-платформы будут гнаться за классным продуктом, а не за тем, чтобы просто заинтересовать первого попавшегося зрителя. К сожалению, я не большой любитель сериалов, мне нечего сказать на эту тему. Я не хочу выглядеть каким-то зазнайкой, просто мне это вообще не интересно. Мне нравится сериал Рефна «Слишком стар, чтобы умереть молодым» —  было бы круто, если бы у нас кто-нибудь решил снять такой упоротый, долгий, непонятный сериал. Вообще, слово «упоротый» мне очень нравится.

Юлия Волкова

Проект «Moviestart: серия интервью для молодых кинематографистов» реализуется с использованием гранта, предоставленного Федеральным агентством по делам молодёжи (Росмолодёжь).

Проект знакомит начинающих кинематографистов, живущих в разных российских городах, со спецификой творческого процесса от дебютантов и мэтров кинематографа. 

Подробная информация о проекте на сайте.

#Росмолодежь, #Росмолгрант, #Ресурсцентр, #ВКМП, #Россиястранавозможностей