Ольга Панкратова: Я хочу сделать док доступным для широкой аудитории

Российская режиссёр-документалист, лауреат Московского питчинга дебютантов Ольга Панкратова четыре года работала над своим полнометражным фильмом SOLO. За это время было отснято 75 смен в шести странах мира, включая Россию. Тема – современные стили танца, о которых у нас пока мало кто слышал. В кинотеатре «Октябрь» вечером 14 февраля прошла премьера SOLO, с перформансом и обсуждением картины. О танцевальной субкультуре, её представителях и российской специфике, камерах CANON и эволюции дока режиссёр рассказала в интервью порталу «Мувистарт».

– Ольга, в чём был Ваш режиссёрский замысел? Почему Вы решили показать современные стили танца, не совсем классические, скажем так.

– С одной стороны, мы хотели показать абсолютно новую культуру, расшифровать код этого танца. У каждого из стилей своя история, своя философия. К примеру, vogue зародился не так давно, это танец black-коммьюнити, причем у его истоков стоят представители ЛГБТ. В основе концепции vogue – свобода самовыражения, своей сексуальности, искусство быть собой.

Krump – танец чернокожих, который зародился в Бронксе и тоже имеет определенный мессидж. Изначально это танец заключенных, через который они сбрасывали с себя агрессию. Конечно, для нас это немного чуждая культура, и наших танцоров иногда упрекают в том, что они неверно транслируют этот мессидж.

– Каким образом они транслируют его?

– В России это пока некий набор движений: у нас просто повторяют танцевальные элементы – в рамках определённого коммьюнити, которое распространяет культуру этих стилей танца в нашей стране. Одним из представителей т.н. дистрибьюторов западных стилей танца является Дима Бончинче, он взаимодействует с «Большим домом» vouge в Америке, первым «привёз» vouge в Москву. Но в силу специфики нашего менталитета, превалирования традиционных ценностей, танцоры не могут до конца выразить изначальный смысл – открыто заявить о своей сексуальной ориентации, свободе самовыражения через язык тела, показать, что можно комфортно чувствовать себя в своём теле и т.д.

С другой стороны, наши ребята неплохо освоили эти стили и уже занимают первые места на международных чемпионатах. Танец стал частью их жизни, и при этом они не ходят с протянутой рукой и не стремятся попасть на большую сцену, они живут как хотят. И если ещё 20 лет назад было зазорным зарабатывать на жизнь танцами, сейчас всё меняется. И это не Большой театр – некая сэйф-зона, где ты зарабатываешь.

– В Большом театре зарабатываешь. А свобода есть в Большом театре?

– Вот этот вопрос мы также затрагиваем в фильме. У нас есть герои – представитель кордебалета Большого театра и бывший артист Большого театра, – и у них полярные точки зрения на тему балета.

– Сколько в России представителей субкультуры современных стилей танца? Вы проводили какие-то исследования?

– Не думаю, что это большой процент. При этом танцующих людей в России очень много – у нас танцующая нация. Просто многие занимаются более традиционными стилями танца.

– Не боитесь, что после выхода картины в России укрепится стереотип того, что vogue – это про геев? И Вам придется потом опровергать или подтверждать это мнение?

– Я документалист, я фиксирую реальность, а не создаю её. В Париже мы видели аутентичных представителей vogue, а те, кто приходят в российские классы, они немного про другое. Наверное, было бы правильно поговорить об этом с танцорами, но со своей стороны однозначно отмечу, что наш фильм не является пропагандой ЛГБТ-ценностей, он, повторюсь, про свободу самовыражения. Vogue – это стиль танца, который подходит для людей любой комплекции, и вот этого самовыражения, раскрепощённости людям в нашей стране всегда не хватало, на мой взгляд. К тому же напомню, что мы получили прокатное удостоверение, и SOLO выходит на большой экран с возрастным ограничением 12+.

– У Вас был опыт работы на ТВ, пригодился ли он в доке? И почему Вы решили заниматься документалистикой?

– Действительно, по второму образованию я журналист, в какой-то момент, начав работать на телевидении, я осознала, что это моя судьба. Меня совершенно точно захватила некая, более внятная форма высказывания – документальные фильмы. Хотя изначально это была, скорее, публицистика, некие журналистские сюжеты. Потом я уехала учиться в Нью-Йорк документалистике, и первой моей работой был док «Хореограф из Бродвея». Первый короткий метр – тоже фильм SOLO, – вышел в 2014 году, там снимался Михил Крючков, герой нынешнего SOLO. Я поняла, что мне комфортно высказываться именно так. После телевидения я работала в продакшне, мой первый полный метр «Да, шеф!» был снят без финансовой поддержки, мы его снимали просто для себя. И премьера была тоже в «Октябре», потом он попал в прокат, и мы поняли, что надо продолжать. Изначально SOLO задумывался как сериал, мы получили первую поддержку в 2018 году на Московском питчинге дебютантов, в рамках ММКФ. Потом – на питчинге дебютов в Минкульте, и тогда мы переформатировали свой проект в полнометражное документальное кино.

Что касается дока, у нас традиционно сложилось так, что российский док – это настроенческое артовое кино, с длинными планами, бездиалоговое – это прекрасная школа Марины Разбежкиной. Я делаю динамичное кино, построенное на синхронах, это американская школа документалистики, которой я училась в Нью-Йорке. Я поняла, что мне комфортно высказываться именно так. Я бы назвала SOLO гибридным фильмом, поскольку помимо моего творческого самовыражения сыграла роль и продюсерская история – мы адаптировали проект под нашу целевую аудиторию.

– Какова ваша целевая аудитория?

– Та, которая смотрит контент на онлайн-платформах, а не фестивалях. То есть мы тут думали ещё по-продюсерски, а также о том, чтобы соответствовать западным запросам.

– А какие они, западные запросы?

– На Западе зритель любит динамичное кино, ему нужны действие, динамика, а ещё очень важна тема. Западному зрителю не нужен локальный контент. То есть культура крампа – это то, что им интересно, но ещё им может быть интересно, как крамп развивается в России. И наши американские дистрибьюторы высоко отметили SOLO. И ещё мне было важно показать контент тем, кто не смотрит док и уж тем более не ходит на док в кино.

– То есть у Вас вполне сформированные амбиции на предмет продвижения картины на Западе?

– У нас не просто амбиции, мои сопродюсеры – оскароносный Стивен Мао и Наталья Доморацкая, которая работает с ним. У нас идут переговоры с американскими прокатчиками, мы обсуждаем, как нам было бы интереснее дистрибутировать картину. Мой предыдущий фильм получил прокат в США, и история с SOLO пройдёт так же – это по умолчанию. Это не амбиции, это реальность.

– Вы снимали материал на технику CANON? Почему CANON?

– Это дело вкуса, и по-хорошему, на этот вопрос должен отвечать мой оператор-постановщик. Именно он решает, на какую камеру снимать материал. Мне как режиссёру важно изображение, и то, что я видела на своём мониторе, меня устраивало по всем параметрам. Также я фокусируюсь и на других параметрах. Например, у SOLO было 75 смен, половина из которых проходила в экспедициях. Мы не могли летать с огромными кофрами, механиками, инженерами, поэтому нам была нужна камера, которая быстро собирается и при этом отвечает заданным нами параметрам изображения. Соответственно, потом, когда мы приступили к цветокоррекции, то поняли, что не ошиблись в своём выборе.

Постановочные сцены мы снимали на Canon C200, чтобы поснимать в рапидах, а остальные сцены – на С300 Mark II. Последняя прекрасна тем, что имеет две флешки и очень удобна в использовании. Надо понимать, что в условиях баттловых сцен у оператора не было возможности разложиться – он снимал без стабилизатора. Плюс нас волновала оптика. У нас была линейка фиксов, которая с нами путешествовала, и их тоже можно было удачно и быстро упаковать в дорогу. Мы снимали не в самых экстремальных условиях, но и не в самых комфортных, и иногда нужно было крайне оперативно реагировать, и в этом отношении камеры CANON стали нашими помощниками.

– Как вам удавалось ловить самые интересные, непредсказуемые моменты? Это чутьё оператора или функционал камеры?

– Я нахожусь далеко от площадки, у меня рация, я вижу картину в целом, поэтому могу подсказать оператору, куда и когда идти. Конечно, здесь важна сработанность команды – меня и оператора. Я работаю с Романом Пальченковым, у него было чёткое ТЗ, он всегда знал, чего я хочу. Такой контакт возможен в исключительных случаях, однако нам нужно было быть уверенными в том, что техника нас не подведёт. И мы могли всегда рассчитывать на камеру CANON – не было ни одного случая, когда у нас что-то не сработало, не включилось или флешка не записала, мы точно знали, что камера надёжная. Когда у нас заканчивались флешки, мы оставались на аккумуляторе, и камера нас не подводила.

По поводу природного чутья, конечно, здесь тоже огромную роль играет опыт и насмотренность оператора. Но история и герои SOLO очень специфические – понятное дело, что до работы над этим проектом Роман не знал, что такое krump или vouge, ему понадобилось некоторое время, чтобы оценить обстановку, прочувствовать ритм танца, чтобы понять, в какой момент можно подойти ближе, а в какой лучше держать дистанцию. Например, балет мы сначала снимали общим планом: когда артист делает какие-то пируэты, понятное дело, что близко к нему лучше не подходить. А например, в contemporary у нас получилось много крупного плана. Но это док – здесь нет постановочных моментов. И, повторюсь, я подсказывала, где самое интересное.

– Зачем вам было следовать гайдлайнам Netflix?

– Мы сразу задали планку – хотели не просто снять документальное кино, а снять его красиво, качественно и на высоком уровне. Мне кажется, что в России пока не много мастеров-документалистов, которые снимают на высоких технических параметрах. Мы взяли гайдлайны Netflix, которые доступны на их сайте: там есть список аккредитованных камер, среди которых числится тот же CANON. Студия «Космофильм» красит тоже по гайдлайнам Netflix, плюс звук 5.1 – всё это у нас есть в картине.

– Вопрос о будущих проектах. Вы планируете остаться в доке?

– Сразу после премьеры я улетаю в Астрахань снимать кино про бывшего солиста Большого театра Дмитрия Гуданова – это будет полнометражный документальный фильм. Проект на этапе продакшна. Есть ещё три фильма, находящиеся на этапе препродакшна, но пока я не могу о них говорить.

– Это всё док?

– Да. Я работаю в доке и не планирую пока переходить в игровое кино, для меня док не является путём в игровое кино, для меня документалистика – это способ высказывания.

– Это проекты про танцы?

– Часть из них про танцы. Теперь ко мне обращаются с предложениями создания пластического контента, и это очень здорово – я люблю танец, для меня это безграничный источник вдохновения. Поэтому будем снимать дальше – на CANON в том числе (смеётся).

– Есть ли в планах попасть на фестивали?

– Мы немного выпали из фестивального круга, опять же – из-за пандемии. И были вынуждены выбирать между фестивальной историей и коммерческой. И уже волевым решением отпустили картину в люди. В апреле будет «Артдокфест», мы представлены там в программе «Среда». Также пройдут спецпоказы за границей. Но, повторюсь, мы ориентируемся на широкую аудиторию: SOLO – это массовое кино, я очень хочу сделать док доступным для широкого зрителя.

 

Беседовала Аля Колдунова